— В том, сеньор Иньиго, — довольно кивнул швейцарец, — я узнал, что вы приезжаете, так что решил заканчивать это представление и поделиться с вами тем, что я узнал там.
— С радостью тебя выслушаю, — обрадовался я, показывая ему на стул.
— Антонин Пьероци в первую очередь аскет, синьор Иньиго, — начал швейцарец, — ведёт абсолютно простую жизнь даже в качестве архиепископа, продолжая следовать доминиканскому правилу о бедности, в его келье только стол со стулом, кровать и больше ничего. Также имеет отличную репутацию богослова и помогал в качестве папского посланника на Флорентийском соборе. Завоевал всенародное уважение и любовь, своей энергией и деньгами в борьбе с последствиями чумы и землетрясения во Флоренции в 1448 и 1453 годах. Постоянно живёт в своей епархии, и ежегодно посещает каждый приход и монастырь Флорентийской республики пешком.
Когда Бернард закончил перечислять достоинства моего нового знакомого, то я задумался, сколько в свете новых данных, похоже нужно было менять как свою линию поведения при ужине, так и одежду, в которой я собирался поехать.
— Моя доминиканская роба при нас? — обратился я к Алонсо, который тоже слушал рассказ Бернарда.
— Конечно, сеньор Иньиго, — ответил управляющий, — я всегда весь ваш гардероб вожу с собой.
— Отлично, поеду в ней, — решил я, — переодеваемся.
Алонсо отправился за одеждой, а швейцарец стал помогать снимать с меня то, что я уже успел надеть.
— Рана не беспокоит, сеньор Иньиго? — поинтересовался он, показывая на мой бок.
— Прошу врача дома Медичи осматривать её каждый день, говорит, всё заживает, беспокоиться не о чем.
— Хвала господу, — облегчённо вздохнул швейцарец.
Вернувшийся Алонсо раскрыл завёрнутую в ткань робу, которая была чиста, но не отглажена.
— Сейчас прикажу слугам погладить, — увидел он то же, что и я.
— Нет Алонсо, в таком виде само то, — остановил его я, — одевайте меня.
Давно я не был в этой одежде, так что было слегка непривычно, но благо что я не сильно подрос с тех пор, так что она сидела на мне так же идеально, как и тогда, когда мне её подарили. Даже горб и тот скрылся под широкими одеяниями монашеской робы.
Алонсо поднёс мне венецианское зеркало, подарок от спасённого мной в Риме купца.
— Мне кажется идеально для этой встречи, — надел я на правую руку свои простые деревянные чётки с крестом и посмотрел на отражение. Уродливое лицо также не сильно изменилось, так что любоваться я долго не стал, закончив на этом свой вечерний туалет.
Мой внешний вид, когда меня выносили из дворца в повозку, привлёк всеобщее внимание и я представлял себе, какой шквал вопросов на меня обрушится, когда я вернусь, а пока мы погрузились и поехали к монастырю, который как мне сказал по пути Бернард, лишь недавно восстановили после землетрясения и всё конечно на деньги Козимо Медичи.
Подъехав к монастырю, швейцарца мы оставили в повозке, поскольку его тут знали, а меня Алонсо внёс внутрь сам. Пока он спрашивал дорогу и нёс меня к нужной келье, я осматривался по сторонам, везде замечая герб Медичи, как явное напоминание того, кто оплатил ремонт. В принципе я понимал Козимо, если не напоминать о добрых делах, которые ты делаешь, то о них быстро забудут.
Монахи в монастыре с любопытством посматривали на меня, но никто не подошёл, видимо опасаясь воинственного вида Алонсо, одетого явно не по местной моде. Наконец мы подошли к нужной комнате.
— Добрый вечер, ваше преосвященство, — поздоровался я, как младший в церковной иерархии.
Увидев на мне доминиканскую робу, явно неновую, архиепископ сильно удивился.
— Прошу брат, устраивайся, — показал он мне на кровать, поскольку, как и говорил Бернард, внутри кроме крайне скудного набора мебели ничего не было.
Алонсо усадив меня на кровать, с поклоном вышел, а я ощутил на себе удивлённый и внимательный взгляд священника.
— Вот уж не думал, что мы состоим с тобой брат в одном ордене, — сказал он.
— Не хочу вас обманывать, ваше преосвященство, — отрицательно покачал я головой, — эта одежда, подарок моего учителя, кардинала Хуана де Торквемада, я просто посчитал уместным надеть её при поездке в монастырь, чтобы не смущать братьев своей более дорогой одеждой мирянина.
— Я хочу скорее выслушать вашу историю брат, — удивлённо покачал головой маленький и сухонький священник, — уверен, она необыкновенная.
Мне ничего не осталось, как перекреститься и начать рассказ, который выдался довольно долгим несмотря на то, что я очень много сокращал в своих живописаниях. Архиепископ очень внимательно слушал, не перебивал лишь изредка крестился и удивлённо восклицал, когда я говорил о Риме.