Я хмуро посмотрел на изображённый на листе бумаги пейзаж, который мы недавно проезжали, но увидел там только фотографию, а не настоящее творчество, хотя определённо можно было сказать, что мои навыки подросли с момента моего ученичества и постоянной практики в дороге.
— Порви и выбрось, — приказал я.
— Нет! — возмутился он, пряча лист себе за пазуху, — если вам не нужно, то я вставлю его в раму и повешу у себя в комнате, рассказывая своему сыну, где путешествовала его отец.
— Ты ещё не знаешь, кто у тебя родится, — хмуро заметил швейцарец, — а вдруг это дочь.
— Сплюнь Бернард, — разозлился Бартоло, — я сказал сын, значит сын!
— Из Рима что-то написали? — поинтересовался я.
— Написали, сеньор Иньиго, — вздохнул он, — вы были правы, сначала отец злился, затем угрожал, но в последнем письме приказал привести внука в Рим до его смерти.
— А-а-а, так вот почему сын, а не дочь, — протянул Бернард, вызвав злобное бормотание со стороны моего секретаря.
— Ты лучше за своими друзьями следи Бернард, а не за мной, — огрызнулся он уже громче, — зачем взял опять всех?
— Мы не в Арагоне, — меланхолично пожал плечами швейцарец, — у нас с собой много золота, я не стал рисковать.
— А как же Аликанте? Ты там не оставил вообще никого! — наябедничал мне на него Бартоло.
Я заинтересованно посмотрел на Бернарда, поскольку не знал таких подробностей.
— Магистрат потратил часть денег с налогов на наём дополнительной городской стражи, — спокойно ответил он, — мы с Хансом их предупредили, что пора им рассчитывать на свои силы, мы всё же наёмники, а не городская стража.
— И теперь зато, благодаря большому отряду, мы плетёмся словно черепахи, — вздохнул Бартоло.
Я бы конечно не сказал, что прям черепахи, но определённо двести пятьдесят человек создавали дополнительные трудности с логистикой, обеспечением и стоянками, но не настолько, чтобы так уж сильно замедлить нас, как об этом говорил молодой парень.
— Ты просто хочешь побыстрее вернуться домой Бартоло, — раскусил его Бернард, — чтобы Глория не родила ребёнка до твоего приезда.
— Это вовсе не так, — ответил парень и покраснел, что как раз таки означало, что швейцарец попал точно в цель своим предположением.
Они стали переругиваться, а я вернулся к рисованию. Мне не нравилось ничего из того, что я рисовал, поскольку я хотел творить, как Филиппо Липпи, а вместо этого моя фотографическая память и нейроинтерфейс делали из меня живой плоттер и я не рисовал, а делал фотографии, что с пейзажей, что с людей и это меня бесило. Хотя это были угольные рисунки, до красок я в дороге не добирался, но и там, я боялся, что получиться то же самое.
Наконец вдали появились знакомые шпили замка, стоявшего на высоком холме, и мы обрадовались, что в этот раз не придётся ночевать в чистом поле.
Заметили там и нас, в этот раз оперативно прозвучал горн, закрылись ворота и поднялся подвесной мост, так что когда мы подъехали ближе со стен замка на нас смотрели арбалеты готовой к бою стражи.
— Ваше сиятельство! Какая радость! — услышал я внезапно сверху знакомый голос.
— Отбой! Открыть ворота!
Голос распоряжался и вскоре его обладатель встретил нас прямо за новой замковой решёткой, которой в моё прошлое посещение тут не было.
— Сеньор Чакон, — я, выглянув из повозки приветственно помахал ему рукой, — ничего, что я без приглашения к вам?
— Сеньор Иньиго! — он подошёл быстрым шагом и низко мне поклонился, — вы здесь самый желанный гость. Я сейчас же распоряжусь, чтобы вам подготовили покои.
— Благодарю вас, — кивнул ему я.
В замке началась суета, чтобы вместить большой отряд из двух ста пятидесяти наёмников и ещё плюс моё сопровождение, так что Бернард смог меня отнести в комнаты только через полчаса, когда на улице было уже темно.
Меня помыли, Марта принесла мне еду и помогла переодеться, так что взволнованного сеньора Чакон, с тремя бухгалтерскими книгами под мышкой, я встречал в своей кровати.
— Присаживайтесь, сеньор Чакон, — показал я ему на кресло, — разговор у нас предстоит долгий.
— Я так и подумал сеньор Иньиго, поэтому принёс отчётность, — он улыбнулся и положил мне на кровать книги и молча смотрел, как я быстро их читаю, листая страницы.
— Что это за две тысячи золотых, сеньор Чакон, — показал я ему в книгу, — откуда они?
— Ваш дедушка выделил их, сеньор Иньиго, — удивился он, — я думал вы знали.
— Что это он задумал? — не понял я, зачем дедушка вкладывал деньги туда же, куда и я. У меня понятно были личные мотивы, но у него? К сожалению, этого не у кого было спросить, кроме самого главы моего рода.