Она испытала огонь зеленого пламени, но не чувствовала боли.
Молли Мак-Колл разглядывала свои руки и пыталась понять, что с ней происходит. Тоннель из зеленого пламени, странные, чужие создания…
Вокруг с тихим шорохом падал снег, но сквозь это мягкое шуршание Молли вдруг различила какой-то другой, неуместный здесь звук. Бейсбольная бита бьет по кожаной куртке. Но медленно. И сверху.
И тут, без всякого предупреждения, сопровождающие выхватили ее из повозки и молча, словно привидения, на руках потащили к лесу.
Сзади началось нечто невообразимое, слух улавливал лишь невнятные вопли: «Рроны, рроны!» Хлопали гигантские кожаные крылья, рокочущий рев сотрясал окрестности — осыпался даже снег с ветвей, а у Молли от него заложило уши. Лязгал металл, неслись крики раненых и умирающих, стояла вонь испражнений, тошнотворный запах крови.
Спасители уронили Молли на землю и стиснули ее с обеих сторон.
— Ни звука, — прямо в ухо прошептал чей-то голос. Но кто бы ни был этот советчик, он зря рисковал выдать себя шепотом, Молли прекрасно слышала, какой ад царит у них за спиной, и никак не собиралась привлекать к себе внимание — это было бы как броситься в огонь из любопытства: посмотреть, что будет. Она, как могла, пыталась спасти свою жизнь: дышала ртом, потому что так получалось тише, расслабилась и стала прикидывать, что делать, если их все-таки обнаружат. Будь у нее «М-16» с тысячью патронов, от нее был бы толк, но в данный момент у нее имелись лишь две обернутые одеялами ноги, две голые руки и ни одной единицы какого бы то ни было оружия. А то, что обрушилось на караван, было огромным. Действительно огромным.
Молли чувствовала, как дрожат охранявшие ее существа. В рокочущем позади реве слышались слова, но непонятные. Деревья сотрясались от пушечной канонады, повозки и тягловые животные кувыркались в воздухе и падали в лес рядом с укрытием Молли и ее похитителей. Люди орали, бились, погибали, слышались крики, все слабее и слабее, потом их не стало совсем.
Воздух снова наполнился громом кожаных крыльев, а страшный рев смолк.
И стало тихо.
Шорох снежинок, постукивание ветвей в зимнем лесу — и ни всхлипа, ни шепота, ни стона, ни слабой мольбы о пощаде.
Не двигаясь, Молли долго лежала между двоих охранников, которые унесли ее в лес из повозки. Потом она ощутила, как они зашевелились, села, стянула с лица одеяло и посмотрела сначала на одного, затем на другого.
— Рроны, — еле слышно произнес тот, что слева. — Они почувствовали исцеление, и они пришли.
Второй сказал:
— Теперь тебе придется идти пешком. Повозок больше не будет. Но ты должна остаться с нами. Рроны могут проверять дороги. Тебе нельзя попасть к ним в руки.
— А помочь тем, кто еще жив? — возразила Молли. — Раненым?
— Рроны не оставляют раненых. Все погибли.
— А такие, как мы?
— Если кто-нибудь спрятался, вместо того чтобы защищать тебя, то лучше ему отдаться на милость рронов, чем вернуться в Медный Дом.
Один из них наклонился, осмотрел ее ноги, увидел, что она больше не связана и не боса, потом проверил руки. Молли слышала, как он тяжело, со свистом дышит и внимательно смотрит ей в глаза.
— Нас осталось только двое, — наконец произнес он. — Ты пойдешь с нами?
Молли прочистила горло и выдавила:
— Да. — Сейчас она чувствовала себя спокойно. — Сколько людей погибло? — спросила она, пока сопровождающие вели ее прочь от дороги в глубину леса.
— Больше сотни. Другие из нашего отряда придут завтра и уберут тела, чтобы йариши не утащили их на продажу. Или не съели.
Молли решила, что этой ночью она не станет сбегать. Немного осмотрится.
Лорин Дейн соскребла с древнего зеркала последние крошки черной краски, еще раз помянула недобрым словом неизвестного вандала, который испоганил такую ценность, вздохнула и встала. От долгого сидения на корточках затекли ноги. Лорин потянулась. Колени хрустнули. В спине тоже что-то затрещало. Да, тридцать пять — совсем не то, что двадцать пять. Она прекрасно сознавала, что с годами становится умнее, но в то же время физически сдает с не меньшей скоростью. Пожалуй, годам к семидесяти она станет мудрой, как змий, но настолько дряхлой, что вряд ли сумеет воспользоваться знаниями, доставшимися столь тяжким трудом.
Однако зеркало теперь выглядит действительно великолепно! Во всю высоту задней стены холла — не менее десяти футов, — в резной деревянной раме из тех, что в причудливых завитушках собирают обильную пыль, но если их протереть маслом, выглядят просто замечательно. Разумеется, оно слегка не на месте — слишком роскошная вещь для холла в старом фермерском доме на юге. Но ведь это зеркало было здесь всегда. Лорин помнила, какой ужас оно наводило на нее в детстве, как по ночам она боялась даже близко к нему подойти и как вглядывалась в него днем, уверенная, что в этих серебристых глубинах скрываются привидения.
Она улыбнулась детским воспоминаниям; собственная улыбка в зеркале показалась ей весьма привлекательной, и Лорин не отказала себе в удовольствии слегка погримасничать. Это зеркало всегда было снисходительно к внешности тех, кого оно отражало. Совсем не то, что зеркало в ее старой квартире. То всегда норовило добавить ей фунтов двадцать весу, а лицу, независимо от времени суток и освещения, — придать мрачный зеленоватый оттенок. Пожалуй, для своих лет она выглядит еще очень прилично. Никакой седины в волосах, да и настоящих морщин нет, хотя, присмотревшись, можно догадаться, что через несколько лет у нее наверняка появятся «гусиные лапки». Зато если стать боком, то видно, что живот у нее абсолютно плоский, да и зад в джинсах выглядит очень пикантно. Последний год выдался нелегким, но оставил след только в душе, а не на внешности.
Лорин всмотрелась в отражение своих глаз, и слабый отсвет зеленого огонька блеснул ей в ответ. Сердце бухнуло и пропустило удар. Нервно улыбнувшись, Лорин обернулась и оглядела холл. Где же источник этого света? В окошках по обе стороны входной двери ничего особенного не было видно. Обычный ноябрьский день в Северной Каролине. Дубовая поросль все еще окутана золотисто-коричневой листвой. Березы уже голые. Кожистые листья магнолий настолько темны, что кажутся черными. В глубине светлого, но бледного неба тянется несколько длинных белых шлейфов, а западную часть небосклона затянули мелкие, словно рыбья чешуя, облака. Отец Лорин называл их небесной макрелью. Никакого движения, только синяя сойка перелетает с ветки на ветку. Вот она вспорхнула и уселась на кормушку, которую Лорин повесила на кедр сразу, как только переехала. Птица смотрит настороженно, словно опасается, что Лорин оспаривает ее право на зернышки и семечки в кормушке.
Улица была абсолютно пустынной. В доме напротив — тишина. Нет даже детей, носящихся по дворам, выплескивая нерастраченную в школе энергию. И никакого зеленого света. Лорин почувствовала, как на затылке чуть шевельнулись волосы, и вздрогнула. Она снова повернулась, но на сей раз невольно отвела взгляд от зеркала, как делала маленькой девочкой, однако, поймав себя на этом, вновь решительно заглянула в глаза своему отражению.
Опять зеленый отблеск. Всего только крошечная искра, чуть заметный огонек, но кажется, что идет он из глубины зеркала.
И она подумала, что, естественно, покрытие этих старых зеркал со временем трескается и, видно, одна из чешуек отражает свет под необычным углом. Если передвинуться… ага, вот сюда, то уже не будет видно…
Слева, из-за спины ее отражения, внезапно взметнулся столб зеленого огня, яркого, словно застывшая на миг молния. Сердце бешено заколотилось, во рту пересохло. Лорин машинально отступила назад. Ну, это уж точно произошло не от коррозии амальгамы.
Лорин казалось, будто зеркало притягивает, манит ее. И хотя сейчас она перепугалась так, как и в детстве пугаться не приходилось, она все же шагнула вперед, заглянула в глубину глаз своего отражения и вновь увидела там игру зеленоватого пламени. Глаза-отражения лучились светом, прекрасным, гипнотическим и почему-то очень доброжелательным. Лорин протянула к зеркалу руку и почувствовала, как завибрировало и нагрелось стекло под сплющенными кончиками пальцев.