Прочь! Скорее прочь! Все! Больше никогда не вспоминать кино. Забыть! Все забыть! Пусть никто при нем слова не произносит о кино, ни о Мурате, ни о камерах и метраже, гримерах и стопкадре, мизансценах и перевоплощении. Это не для его слуха! Он, Майрам, таксист! Он зарабатывает достаточно, и ему не нужны их съемочные…
… По-разному восприняли домочадцы уход Майрама из киногруппы.
— Эх ты! — с сожалением сказал Сослан.
— А что я скажу в школе? — вырвалось у Тамуськи, которая всем растрезвонила, что ее брат стал актером.
Мать молча посмотрела на сына…
На работе насмешкам не было конца. Майрам старался не попадаться на глаза! таксистам. Поставит «Крошку» в бокс — и восвояси. Бегом домой…
… Лучи света от фар автомобиля прорвались сквозь окно и запрыгали по стенам хадзара. Дзамболат встретил шагнувшего через порог Майрама вопросом:
— Ну-ка рассказывай, что ты сегодня делал, как в ауле оказался!
— Был в новом Орджоникидзевском аэропорту. Ох и шикарный получился! Принимает самолеты всех существующих видов.
— Всех? — переспросил Дзамболат.
— Всех, — подтвердил Майрам. — Взлетная полоса такой длины, что и ИЛ-86 может сесть и взлететь, — он провел ладонью по лицу, отгоняя сон. — На обратном пути пассажиров взял: пожилого осетина, многие годы проживающего в Москве, его русскую жену и двоих подростков-сыновей, впервые приехавших на родину отца. Попросили меня отвезти их в Унал. Увидел, как обрадовались им родственники, и меня потянуло сюда повидать своих родных. Подумал: всего пятнадцать километров — как не завернуть в Хохкау?!
— Сколько километров до аэропорта? — спросил как бы мимоходом старец.
— А-а, час езды, — пряча зевок, ответил Майрам. — Мне много времени не надо.
— Иди поешь и укладывайся спать, — пристально глядя на правнука, сказал Дзамболат.
— Як брату еще хочу заехать, — промолвил Майрам. — У Сослана переночую.
— У Сослана? — у старца в глазах забегали смешинки. — Как бы тебе всю ночь не пришлось ждать его. Брата твоего от себя лишь на несколько часов отпускает та девица, что завладела его сердцем. Ну-ка, Аланчик, напомни ее имя.
— Практика! — охотно закричал на всю комнату праправнук, дав понять Майраму, что здесь на эту тему шутят постоянно.
— Вот-вот, она самая, — засмеялся Дзамболат. — Другие в колхозе и шагу без оплаты не сделают, а твой брат раньше всех показывается на поле, позже всех покидает его, целый день в хлопотах — и все бесплатно!
— Так он же в колхозе на практике, — возразил Майрам.
— А я что говорю? Практика его сердцем овладела, — вновь залился смехом старец и вдруг осекся, вытирая ладонью глаза, серьезно добавил: — Молодец Сослан, все дела в колхозе близко к душе принимает. Не покидает поле до самой темноты. Да еще грозится вести уборку пшеницы при зажженных фарах. Так что тебе, Майрам, укладываться спать надо здесь, в Хохкау…
Утром домочадцы сели за стол позавтракать, когда послышался топот копыт, умолкший у ворот хадзара Гагаевых, резко распахнулась калитка… Старец лишь успел подморгнуть Майраму, как на пороге оказался Сослан и звонко закричал:
— Привет предку от потомка третьего колена! — И бросился обнимать Дзамболата. — Жив? Здоров? К своим друзьям-ровесникам не собираешься?
Другой мог бы и обидеться на такое приветствие, но не Дзамболат.
— Не собираюсь! — весело ответил старец. — Пусть те, кто духом послабее, спешат туда, а я еще поживу! — и шутливо замахнулся на дерзкого правнука сучковатой палкой, что стояла, прислонившись к спинке стула. — У-у, гяур, ждешь не дождешься, когда я покину землю предков…
— И на том свете нужны сильные духом! — поднял прадеда вместе со стулом Сослан и нежно прижался к нему щекой.