Говорят, что самое быстрое в человеке — мысль! Майрам не успел пожалеть себя, он заранее хоронил себя, — а руки крутили баранку. «Крошка», сделав крутой вираж, чтоб не задеть мальчугана, который бежал прямо под машину, рванула на перила. Майрам видел, как она разбросала в стороны полосатые столбы и облегченно взмыла в воздух. Рельсы устремились ему навстречу с поразительной стремительностью, но Майрам успел подумать: хорошо, что нет поезда! Как будто это давало ему шанс на спасенье!
Не разобрался, в этот ли момент или мгновенье спустя кто-то внутри его в сердцах воскликнул: «Ага, попался! Так тебе и надо!», точно этих девчушку и мальчугана кто-то подбросил под его машину из-за грехов, совершенных Майрамом. Ему не дано было времени, чтобы возразить голосу, поспорить с ним, доказать ему, что нет у таксиста таких грехов, за которые лишают жизни…
Трудно поверить, но Майрам уловил момент, когда буфер машины врезался в рельс. Уловил, а толчка не почувствовал, потому что тело его к этому времени было уже беспомощно. Оно должно было дать сигнал чувствам о страшном толчке, потрясшем «Крошку» и обрушившемся на него… Но не дало. Не успело!..
Что было дальше? Перебежав мост, малыши, не успев испугаться, прижались невинными личиками к уцелевшим перилам и уставились на железнодорожное полотно. Когда бледный от ужаса шофер самосвала выполз из кабины и на дрожащих ногах добрался до перил, девочка растопыренными пальчиками показала ему на расплющенную «Крошку» и сообщила:
— Машина туда поехала…
— Упала, — уточнил малыш…
…«Крошки» не существовало. Была груда железа. Сплющившиеся, смятые ударом обшивка машины, корпус, крыша, днище, мотор мертвой хваткой были сжаты в безумном объятии. А внутри был таксист, беспамятный и безучастный. Толпе, сбежавшейся на железнодорожное полотно, не было известно, жив он или мертв. Но действовали так, будто таксист ждет их помощи и каждая потерянная секунда уменьшает его шансы на жизнь. И вокруг нервничали, охали, беспокоились, жалели, страдали, — и все ломали голову, как вытащить нещадно изломанного таксиста из железной западни.
Каждый вновь прибывший к месту происшествия жаждал поскорее узнать, что произошло, и водитель самосвала, уже оправившись от шокового состояния, в который раз рассказывал о самоотверженном поступке таксиста, будоража и без того взволнованную толпу.
— Надо вытащить героя, — заявила учительница, прибежавшая вместе со школьниками из здания, приютившегося напротив моста. — Необходимо его вызволить!..
Прибыла сварка. Рабочий деловито стал разрезать на куски груду железа. То один, то другой из толпы, не выдержав, подавал голос:
— Осторожнее, друг…
Сварщик в ответ зло поблескивал глазом. Ему пришлось немало покорпеть, чтоб вытащить из железного плена детину, вымахавшего в метр восемьдесят три сантиметра…
Потом пришло время «скорой» продемонстрировать свою прыть. Санитар упорно повторял в рацию:
— Приготовиться к операции. Велика потеря крови. Пострадавший в шоковом состоянии… Авария. Человек спас малышек, а сам, наверное, не выкарабкается…
Майрама доставили в больницу. Хирург проводил занятия со студентами, когда ему по рации сообщили, что надо готовиться оперировать героя… Героя… Так и сказали: «Героя, ценой, возможно, своей жизни спасшего малышей». Хирург мыл руки, а вокруг таксиста столпился медперсонал. На отсвечивающих белизной простынях четко вырисовывались загорелые ноги, могучий бюст и широкая шея героя. Огромными пятнами щедро расплывалась по простыне кровь…
Глаза хирурга — маленького, худенького старичка поблескивали из-за огромных очков… Вытянув руки в резиновых перчатках перед собой, он приблизился к операционному столу. С Майрама откинули простыню. И он бесстыдно представил всю свою наготу студенткам, чьи лица были спрятаны под марлевыми повязками так, что, приди в себя, Майрам бы все равно потом не узнал их при встрече на улице (хотя он и теперь, когда видит устремленный на себя насмешливый взгляд девушки, вздрагивает: она не из числа ли тех, кто видел его во всем блеске?)