— Зарема, прекрати! Стыд какой!..
— Нет, Зарема, не останавливайся! — к вящему удивлению Тотырбека закричал срывающимся от волнения голосом Мурат. — Иду к тебе!
— Когда камень катится — и он крылат, — встал на его пути Тотырбек. — Куда тебе, Мурат, с твоим сердцем?
— Когда гора валится, — не подставляй грудь, — задавит тебя, — оттолкнул его с пути Мурат и протянул ему палку: — На, тебе еще одну, председатель, — он степенно сделал несколько шагов в воображаемый круг и неожиданно пошел водить ногами, выкидывая коленца.
На музыку потянулись люди. Неторопливо спустились с нихаса старики во главе с Хаматом, с удивлением поглядывали на несчастную Зарему, потерявшую от горя голову. Да и с Муратом такого еще никогда не бывало!
— Ой, устала, — поглядывая на приближавшуюся по дороге толпу, простонала Зарема. — Годы, Мурат, годы…
— При мне о годах говоришь?! Камень пока катится — мхом не обрастает. Человек, пока ему жить хочется, — не стареет. Я не старый — почтенный! Потому что жить хочу! И чем больше живу, — тем больше хочу. Потому что вижу: жизнь своей светлой стороной к людям оборачивается, лучи ее греют и мои почтенные кости! — он закричал бодро: — Люди, смотрите: старый неграмотный Мурат танцует с ученой! Эй, Таира, поддай жару!..
— Красота неба открывается, когда расступаются тучи, а душа человека — в танце, — сказал задумчиво Хамат.
Толпа горцев свернула с дороги к камню. Зарема высмотрела в ней молодого, растерянного, тоскливо поглядывавшего вокруг паренька, у которого оба рукава гимнастерки были заправлены в брюки… Бедный Бабек, — невольно сжалось сердце… — Но пора, пора!..
— Люди, смотрите, герой прибыл! — закричала Зарема. — Победитель! Наш Бабек!
— Бабек! Внук! — обрадовался Иналык и вдруг растерянно оглянулся на стариков: — Что с ним?
— Ой, горе! Ой, несчастный Бабек… — простонал Хамат. — Лучше б я умер вчера, чем видеть такое…
— Ты играй, Таира, играй! Не уступишь ли ты, Мурат, место храбрецу? — широко улыбаясь, будто не замечая увечья Бабека, не слыша стона, пробежавшего по толпе аульчан, Зарема, подплыв в танце к инвалиду, весело и задорно посмотрела ему в лицо. — Проверить хочу тебя, Бабек, не забыл ли ты вдали от Осетии своих родных танцев? Покажи свою удаль!
— Но я… — Бабек пытался скрыться за спины горцев.
— Нет, не ускользнешь от меня, — бесцеремонно ухватила его за шею Зарема. — Это Тотырбеку не станцевать — он в ногу ранен. А ты, Бабек, обязан подарить мне танец.
— Эй, Бабек, как себя ведешь? — чересчур рассерженно закричал Мурат. — Женщина приглашает! Вперед, солдат! Да не подкачай, не то отведаешь моей сучковатой палки, — показал он костыль.
— Догоняй, победитель! — понеслась по кругу Зарема.
Кто-то подтолкнул Бабека в спину, и он, не веря самому себе, пошел вслед за Заремой, ноги сами собой уловили такт танца. И ожил солдат, слабая улыбка сменила растерянность…
— Молодец, джигит! — восторженно закричал Тотырбек.
— Он у нас всегда был хорошим танцором, — непослушными губами пробормотал побледневший при виде увечья сына Заурбек.
Таира играла, не смея поднять головы. Иналык горестно ухватился рукой за седую бороду. Это было тягостное зрелище — танцующий безрукий парень… Но с каждым мгновением, с каждым новым шагом Бабека на смену жалости приходила радость от силы духа человеческого, что не позволяет ни в какой беде забыть о том, что сама жизнь — уже победа!
— Таира! Посмотри на своего сына-молодца. Он здесь! Он танцует!
Гармонь неестественно взвизгнула. Таира бросилась к сыну, глядя прямо в глаза ему, чтоб не видеть пустые рукава, обняла:
— Сын! Вернулся!..
— А я… А я… — растроганно пробормотал Бабек и вдруг закричал: — Мама! Я обещал тебе возвратиться! Я сдержал слово, — мама! А все остальное — ничего, правда?! — он стоял, позабыв в этот миг о своем непоправимом несчастье…
Расталкивая людей, пробирались к Бабеку Хамат, Иналык, несчастный Заурбек…
Мурат, заподозрив неладное, подошел к застывшей в стороне Зареме, обнял ее за плечо:
— Держись, держись, Зарема!
— Боялась, что разрыдаюсь, такой он горемычный, — призналась она.
— Люди! — закричал Мурат и притянул к груди ученую: — Обнять хочу нашу Зарему. При всем народе. Чтоб никто ничего плохого не подумал.
Подтрунивая над самим собой, Мурат пытался под шуткой скрыть охватившую его взволнованность и торжественность. Но людей не обмануть. На зеленом сукне ее кителя его почерневшие, широкие, узловатые руки шевелились в нервной дрожи. Предательская слеза побежала, спотыкаясь о борозды, выискивая на щеке кратчайший путь к седой бороде, а найдя его, затерялась в жесткой щетине. Взволнованность его передалась и толпе. Мурат, не отпуская плеча Заремы, трогательно произнес: