Дзамболат чудовищным усилием попытался оторвать ноги от постели, — тело вздрогнуло, задрожало, — радостное ощущение безмятежности испарилось, а на смену пришло бессилие.
Это случилось впервые. Вот и ко мне пришла старческая немощь, — жесткая мысль пронзила Дзамболата. Ему бы позвать кого-нибудь из внуков или правнуков. Но старец за всю свою долгую жизнь никогда не взывал о помощи, и лежал, чутко вслушиваясь в себя, в тело, дожидаясь новой волны решимости… Дзамболат только вчера возвратился из Цея, где состоялись похороны девяностопятилетнего Ислама, и он никак не мог смириться с мыслью, что младшие умирают, а он продолжает дышать. Был он в том торжественно-грустном настроении, которое появляется в день смерти человека, с которым ты многие годы провел бок о бок, чья жизнь — с первых страстей и увлечений и до поры, когда все разговоры начинаются и завершаются болячками и погодой, — прошла на твоих глазах. И больно тебе от утраты друга, и не скрыть от самого себя блаженную радость, что ты еще жив, но невольно размышляешь о бренности всего сущего, о страданиях и усладах, которыми полны дни наши, — и все перед лицом уже близкой смерти воспринимается особенно остро и четко…
— Все, все покинули меня, — ворчал Дзамболат. — Дахцыко нет, уже пятнадцать лет, Иналыка нет… Хамат пережил своего брата всего на три года… Заурбек умер… Один я застрял здесь… Пора. Пора!..
В это утро ни живший вместе с ним внук Габо, ни другие домочадцы не заметили ничего необычного в поведении старца. Прежде, чем направиться на завтрак, он привычно прошелся по двору, отдавая распоряжения по хозяйству, прибрал тяпку, забытую кем-то на грядках. Сидя за столом, был строг и заботливо подкладывал маленькому любимцу Аланчику лакомые кусочки мяса. Но после завтрака старец неожиданно потребовал, чтобы Габо направил гонцов в города и села, где пустили корни сыновья, внуки и правнуки Дзамболата.
— Не телеграммы посылай, не по телефону звони, а сделай так, как было принято у наших предков, — направь гонцов. Слышал? — повысил он голос и погрозил палкой Габо: — Гонцов! А то я знаю тебя — все норовишь, как полегче. Вели, чтоб приехали сюда. Все! И отец твой Касполат, и сестры твои, и Аслан, и внуки Урузмага… Через три дня жду их здесь.
— Но почему такая спешка? — удивился Габо. — И что за день приближается?
— Всегда ты много слов произносишь, Габо, — поморщился Дзамболат. — Нехорошо. Разве трудно догадаться, что хочу увидеть всех? И пусть они в последний раз поглядят на меня живого. И послушают, что сказать им желаю. Поспеши, внук, не домешай нам встретиться, иначе с того света прокляну…
— Но как может человек знать, когда он умрет? — пробормотал озадаченный Габо.
— В мои годы и ты это будешь знать, — вздохнул Дзамболат. — Не думай, что сам стучусь в небесные ворота. Жить мне еще не надоело. Но не опоздать бы мне сказать вам то, что на душе скопилось.
… Шум шуршащих на крутых поворотах горной дороги шин и тоскливый визг тормозов то и дело оглашали ущелье, стесненное двумя грядами каменных изваяний. Аул наполнился голосами встревоженных, возбужденных людей. Старец надел лучшую черкеску, повязал башлык, на тонкий пояс нацепил кинжал. Гул во дворе мгновенно утих, когда Дзамболат вышел из хадзара. Он оглядел заполонившее весь двор потомство, поинтересовался:
— Все собрались?
— Пятьдесят три джигита, — ответил Габо и осмелился пошутить: — Пятьдесят четвертый еще молоком матери балуется дома…
Дзамболат делал вид, что давно уже потерял счет своим потомкам, но он точно мог указать, кто есть кто в этой толпе мужчин. Был у него и другой способ определять, много ли людей гостит в его доме: он бросал взгляд в сторону дороги и прикидывал, на сколько десятков метров заставлена она машинами.
— А где Сослан? — нахмурился Дзамболат.
— Сегодня передают прямой репортаж по телевидению с поля, и он выступает, — виновато объяснил Габо, рассчитывавшей, что прадед не заметит отсутствия Сослана.
— По телевидению? — Дзамболат поискал в толпе Касполата, строго спросил: — Из твоего колхоза передачу ведут, а ты скрываешь? Такой случай… Если не сегодня, то теперь уже мне никогда не придется увидеть, как это делается, — и решительно распорядился: — А ну, Майрам, собирайся! Где твоя машина?
— Да что вы! — ужаснулся Габо. — Вы же плохо себя чувствуете. И народ Собрался…
— Подождет!. Никого не отпускай, — любопытство заторопило Дзамболата…
Спорить с ним было бесполезно…
За всю дорогу старец лишь однажды нарушил молчание, задав вопрос Майраму: