— Понятно.
— Ну, Бусыгин, расти большой. Будь достойным своего отца, звания путиловца. В добрый час! Василь Иваныч, тебе вручаю парня, доверяю.
— Спасибо, — серьезно ответил Демин.
ПУТИЛОВСКИЕ УНИВЕРСИТЕТЫ
Бусыгин безмерно гордился, что он — путиловский, что в кармане у него самый настоящий заводской пропуск с «фоткой» и не куда-нибудь, а в цех «СБ-2», то есть туда, где строят танки. И все-таки в полной мере понял Николай Бусыгин, что значит кировское воспитание, путиловские университеты, когда наступила пора жесточайших испытаний.
В бригаде его тщательно учили. Молча, терпеливо, обстоятельно. Что бы ни делал Демин, он звал к себе Бусыгина: «Никола, ко мне!» Василий Иванович показывал, как подступиться к тому или иному узлу, как сноровистее выполнить работу. Все приговаривал: «А ты кумекай, Никола, кумекай, что к чему». И когда Бусыгин умело и ловко выполнял задание бригадира, он добродушно и спокойно добавлял: «Вот и докумекал».
— А можно так? — воодушевленный похвалой, спрашивал Николай, пытаясь сделать по-своему.
— Тоже правильно, — улыбался бригадир. — Только ты прикинь, друг-приятель: как будет удобнее и быстрее. Приемов работы много, а самый лучший — один. Ищи… Мы с тобой этим и занимаемся.
Целыми рабочими сменами они стояли (или лежали согнутыми в танке) рядом, перебрасываясь двумя-тремя словами по ходу дела. Бусыгин перенимал и сноровку Демина, и его повадки, и манеру говорить — коротко, сжато. На собраниях бригады, когда обсуждался план работы или подводились итоги сделанного, он был со всеми на равных. Правда, Николай помалкивал, потому что если вдруг заговорит, кое-кто смотрел на него с изумлением, словно хотел сказать: «Смотрите-ка, а наш-то…» Но Демин в такие минуты всегда перехватывал эти взгляды и тут же обращался к Бусыгину:
— Говори, Никола, не стесняйся.
Бусыгин высказывал свою точку зрения, чувствуя (с каждым днем все больше), что стал в бригаде своим, бригада как бы признала его полноправным товарищем.
Любили Демина самозабвенно.
Сколько наслушался Бусыгин легенд о своем бригадире, в которых выдумка перемешивалась с правдой.
Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как окончилась война с белофиннами. В последних числах ноября тридцать девятого года возле селения Майнила на советско-финляндской границе с финской стороны был открыт огонь по нашим пограничникам. Началась война. Жестокая. Кровопролитная. В марте сорокового года она закончилась. И на заводе знали, что на важнейших участках фронта проходили испытания новые танки, созданные путиловцами. Знали здесь и тех, кто проводил эти испытания: Константин Ковш, Михаил Лавренко, которому присвоили звание Героя Советского Союза, Александр Куницын, Петр Игнатьев… Все они были рабочими цеха «СБ-2».
Всегда улыбчивый, веселый Саша Куницын сказал о Демине:
— Василий Иванович сам испытывал «КВ». Я видел его, когда мы разгружались на Черной речке.
Бусыгин спросил об этом Демина.
Он, смеясь, отмахнулся:
— Заливает. Не был на Черной речке. Не мое это дело: я танкостроитель, а не испытатель. Но кое-что и на мою долю пришлось. Ты вот что запомни, Никола: раз тебе поручили сборку машины, ты должен уметь с ней делать все, что она действительно умеет делать. Знать ее капризы, характер, повадки, возможности. Мы что делаем? Танки. Может, люди завтра на них воевать будут. Так? А вдруг какая-то недоделка — скрытая, невидимая, какую никакой военпред не заметит… Кто в ответе?
— Конструктор, — говорит Бусыгин.
— Правильно, конструктор… Но ведь и ты не посторонний, ведь через твои руки все винтики-болтики проходят, ты их своими пальчиками каждую ощупываешь. А если смотрел, не глядя, лишь бы номер отбыть, проглядел, прохлопал, упустил? Перед народом, перед танкистами кто виновен?
— Я виновен. Допустил мелкую безответственность.
— Правильно понимаешь: ты в ответе. Мелкой безответственности не бывает. В мелочах, Никола, друг-приятель, яснее ясного проявляется твое отношение к делу, к своему долгу, к людям. Верно я говорю? Ага, верно. Видел я таких парней, которые быстро усваивают, что главное — беречь себя, любой ценой. Это нелюди, а шлак, отбросы! — зло сказал Демин. — Согласен?
— Согласен.
— Хорошо, что понимаешь суть, Никола. Знаю такой случай: на сборке проявили халатность, а если бы проглядели, каково было бы экипажу в бою? А все почему?
— Безответственность, — сказал Николай. Ему очень хотелось знать подробности, по не посмел спросить.
— Правильно. Верно думаешь, друг-приятель. И потому, хотя ты скромно называешься просто сборщик, слесарь-сборщик, а на самом деле ты — ответственный товарищ, ответственное лицо. Сборщик — это только профессия. Чтобы хорошо свое дело делать, ты еще, друг-приятель, должен быть ответственным лицом. И еще особый талант нужен. Виртуозность. Стало быть, что нужно сборщику танков в первую очередь?
— Талант…
— Правильно. Нужно беспредельно любить свое дело и чувствовать высокую ответственность.
Николай успел заметить, что Демин говорил «правильно» даже в том случае, когда ему отвечали невпопад. А потом, сказав «правильно», высказывал действительно правильную, с его точки зрения, мысль, которую ему хотелось внушить собеседнику. И делал он это чрезвычайно осторожно и тактично, чтобы не обидеть человека, не унизить, не подчеркнуть его незнание. Наоборот, он в разговоре с Бусыгиным всегда стремился подчеркнуть, что он, Бусыгин, многое правильно понимает и о многом зрело мыслит. Такого бригадира разве можно не полюбить? Да за такого в огонь и воду!
Жила бригада Демина поразительно дружно. Высоких, громких слов здесь не любили. Зато, когда в «СБ-2» приносили чертежи какого-нибудь нового узла, подолгу простаивали перед ними, как бы обдумывая коллективно, как к новому делу подступиться. А если случалась неудача, кропотливо, не жалея времени, исследовали, а как это могло случиться? Не бранились, не спихивали вину друг на друга, а именно исследовали. Все понимали, что каждая ошибка в их деле могла стоить жизни. Жизни танкиста в бою.
Летом, пообедав, шли к заливу. Берег был завален ржавым железом, отливками. Деминцы садились на теплых от солнца отливках, курили, смотрели в далекую глубину залива и вели разговоры. Мечтали. Строили жизненные планы. Говорили о своем ремесле. О заводских новостях. И, конечно, говорили о танках. Обсуждали их конструкции, огневую мощь, маневренность. Сравнивали один танк с другим, одну конструкцию с другой. Эти «посиделки» длились недолго — минут двадцать. Для Бусыгина они стали «танковым университетом».
СОРОК ПЕРВЫЙ
Вечером 21 июня сорок первого года Николай решил пройтись по городу, побывать на проспекте 25-го Октября, как тогда называли Невский.
Июньский вечер мало чем отличался ото дня — было светло и празднично, масса гуляющих, на каждом углу продавали цветы, особенно много было тюльпанов самых разных оттенков. Из окон ресторанов на проспект вырывалась музыка.
В воскресенье, 22 июня, Бусыгин встал рано, сделал зарядку, позавтракал и, захватив чемоданчик со спортивным инвентарем, отправился в Шереметьевский парк.
День был солнечный, яркий. Изредка с Балтики порывами налетал ветерок. Из-за Нарвской заставы трамваи и автобусы увозили за город парней и девушек. Слышны были песни, говор баяна, смех.
В Шереметьевском парке было полно народу. А на стадионе шло приготовление к соревнованиям.
Бусыгин принял душ, переоделся. Время приближалось к двенадцати.
Около стадиона на столбе висел репродуктор, похожий на огромную граммофонную трубу. По радио передавали музыку, песни.
И вдруг внимание людей привлекли гулкие удары метронома, донесшиеся из репродуктора. Через несколько минут толпа безмолвно слушала речь Молотова.
Немецкие фашисты напали на нашу страну от Балтийского до Черного моря, бомбят города, порты, заводы, электростанции…
Репродуктор умолк, но никто не уходил. Люди стояли, словно оцепеневшие от неожиданно свалившейся страшной вести.