— А вы не на военной службе?
Вопрос этот оказался вполне уместным. Риптон рассказал о своих занятиях юриспруденцией, и милорда это не удивило.
— Не стану вас задерживать, — сказал он, откланиваясь.
Риптон в ответ почтительно поклонился; но, не успев еще дойти до двери, он все вдруг сообразил.
— Милорд, что, будет дуэль?
— Ничего не поделать, разве только его друзья успеют его водворить в сумасшедший дом, прежде чем настанет утро.
Из всех ужасных вещей самой ужасной Риптон считал дуэль. Он остановился в нерешительности, все еще держась за ручку двери, перелистывая эту последнюю главу, возвещающую беду — тогда, когда все вокруг обещало счастье.
— Дуэль! Но он не будет драться, милорд… Он не должен драться, милорд.
— Он должен будет встать к барьеру, — решительно изрек милорд.
Риптон пробормотал что-то невнятное. Кончилось тем, что Маунтфокон сказал:
— Я поступил вопреки моим правилам, сэр, заговорив с вами. Я вас увидел из окна. Ваш друг сумасшедший. Должен сказать, дьявольски методичный, это верно, но все равно сумасшедший. У меня есть свои особые причины не причинять этому юноше вреда, и если, когда мы будем с ним стоять друг против друга, его убедят извиниться передо мной, я приму его извинения и, насколько это возможно, мы предотвратим этот мерзкий скандал. Вы меня поняли? Я являюсь оскорбленною стороной, и все, что я от него потребую, сведется к простой формальности — к словам извинения, которые всю эту историю мирно уладят. Пусть он только скажет, что сожалеет о случившемся. Так вот, сэр, — лорд Маунтфокон особенно подчеркнул эти слова, — если что-нибудь все же произойдет, то я имею честь быть знакомым с миссис Феверел, и я прошу вас рассказать ей об этом. Я особенно хочу, чтобы вы сообщили ей, что меня не в чем упрекнуть.
Маунтфокон позвонил и откланялся. С этой новой тяжестью на душе Риптон поспешил в Рейнем — к тем, кто ждал их с радостью и надеждой.
ГЛАВА XLIV
Последняя сцена
Часы, за ходом которых Гиппиас внимательно следил — равно как и за своим пульсом, втайне считая число его ударов, что, вообще-то говоря, выглядело весьма неприглядно, — показывали половину двенадцатого ночи. Адриен сидел в библиотеке и, слегка склонив голову набок, что-то писал. Его круглое, с ямочками на щеках лицо выражало загадочное довольство собой. По обе стороны кресла, в котором сидел баронет, полукругом расположились Люси, леди Блендиш, миссис Дорайя и Риптон, всегдашний гонец с дурными вестями. Они молчали, как молчат всегда те, кто вопрошает быстротекущие минуты. Риптон заверил всех, что Ричард непременно приедет, однако то и дело устремлявшиеся на него женские взгляды прочли на его лице нечто такое, что давало им повод для беспокойства, и по мере того как время шло, беспокойство это росло. Сэр Остин, как всегда, пребывал в состоянии созерцательного душевного равновесия.
Хоть и казалось, что охватившая всех тревога никак его не трогает, он, однако, заговорил первый и тем самым себя выдал.
— Изволь убрать свои часы. Нетерпением делу не поможешь, — сказал он, поспешно оборачиваясь вполоборота к брату.
Гиппиас перестал считать пульс.
— Так, выходит, все это никакой не кошмар! — обессиленно простонал он.
Никто не обратил внимания на его слова, и смысл их остался неясным. Адриен стал выводить пером еще более заметные росчерки; было ли в этом сочувствие или некое адское ликование, никто бы не мог сказать.
— Что это ты там такое пишешь? — немного помолчав, раздраженно спросил баронет, может быть, втайне завидуя умению мудрого юноши сохранять спокойствие.
— Я чем-нибудь вам мешаю, сэр? — в свою очередь спросил Адриен. — Я занят тем, что составляю часть проекта объединения европейских империй и королевств под верховным управлением по образцу неизменно вызывающей в нас восторг и горькие сожаления Священной Римской империи. В нем идет речь о воспитании юношей и молодых девушек и о некоторых особенностях связанного с этим законодательства. «Предписывается, чтобы должностные лица все без исключения были людьми учеными» и т. п. — И Адриен снова стал бодро писать.
Миссис Дорайя молча взяла Люси за руку, чтобы ее приободрить, и Люси постаралась выдавить из себя в ответ улыбку.
— Боюсь, что сегодня он уже не приедет, — заметила леди Блендиш.
— Раз он обещал, то он приедет, — воскликнул сэр Остин. Между ним и леди Блендиш было нечто вроде тайного соперничества. Он понимал, что ему нужна полная победа, для того чтобы утвердиться в глазах этой ныне самостоятельно мыслящей дамы. Она видела его насквозь.