Сказанное было ужасно, было жестоко: Ричард все это знал. Он не нуждался ни в чьих советах, он твердо решил, как ему следует поступить. Вчера еще он бы внимательно выслушал отца, и обвинил во всем себя одного, и смиренно покаялся бы во всем перед богом и перед нею; сейчас, в отчаянии своем, порожденном горем, он так же не испытывал ни малейшей жалости ни к одному существу на свете, как и к себе самому. Сэр Остин нахмурил свои низко нависшие брови.
— Что ты такое сказал, Ричард?
Умом он постигал такую возможность и раньше, но это было худшее из всего, что он мог услышать от сына; то, чего он однажды уже боялся и что подозревал, но подозрения потом улеглись и он перестал о них думать, — неужели же это произошло?
— Когда мы в последний раз расставались с вами, я сказал вам все, только другими словами, — напомнил ему Ричард. — Как по-вашему, что же другое могло заставить меня так от нее отдалиться?
— Зачем же ты тогда сейчас к ней вернулся? — вскричал разгневанный видимой черствостью отец.
— Это касается только нас двоих, — гласил ответ. Сэр Остин бессильно опустился в кресло. Размышлять уже было не о чем.
— Ты не посмеешь подойти к ней без того, чтобы… — гневно начал он.
— Да, сэр, — прервал его Ричард, — не посмею. Опасения ваши напрасны.
— Так, значит, у тебя не было любви к жене?
— Это у меня-то не было любви? — по лицу Ричарда скользнула усмешка.
— Ты был так привязан к той… к той женщине?
— Привязан? Если вы спросите меня, была ли у меня к ней любовь, я вам отвечу, что не было никакой.
О жалкая человеческая природа! В таком случае, как же? Почему? Множество вопросов роилось в душе баронета. Бесси Берри могла бы ответить на любой.
— Бедное дитя! Бедное дитя! — восклицал он, преисполненный жалости к Люси, расхаживая взад и вперед по комнате. Он думал о ней и, зная, сколь самозабвенно она любит его сына, зная, какое у нее преданное всепрощающее сердце, находил, что надо ее пощадить и не обрушивать на нее это новое горе.
Он пытался убедить Ричарда не говорить ей. Он сказал, что тяжесть этого греха неодинакова для женщин и мужчин, и подкрепил эту свою мысль цитатами, относящимися как к физической, так и к нравственной стороне. Доказательства эти завели его так далеко, что и в самом деле можно было подумать, что мужской грех в его глазах поистине ничтожен. Но слова его повисали в воздухе.
— Она должна это знать, — сурово сказал Ричард. — Позвольте, я сейчас к ней пройду, сэр.
Сэр Остин удерживал его, увещевал, перечил себе самому, сбивался, сводил на нет все созданные им теории. Решение его сына было непоколебимо. В конце концов, после того как они распрощались, пожелав друг другу спокойной ночи, он понял, что счастье Рейнема зависит от того, простит Люси его сына или нет. Он верил в ее доброе сердце, но все-таки было странно, что именно к этому все свелось. Кого же теперь во всем винить — науку или человеческую природу?
Он остался в библиотеке, продолжая раздумывать над этим вопросом, то преисполненный презрения к сыну, то снова одолеваемый непривычными для него сомнениями в собственной правоте; потрясенный, вызывающий жалость, даже если нанесенный ему сыном удар, от которого теперь он так жестоко страдал, и был заслужен.
Ричард сперва направился к Тому Бейквелу, и, как ни крепко тот спал, разбудил его, и велел оседлать ему лошадь и через час явиться к восточным воротам парка. Единственное, на что был способен Том по части всего героического — это быть преданным слугою своего господина, и, выполняя эти свои обязанности, он был убежден, что тем самым так или иначе приобщается к его славным деяниям. Он вскочил и, сделав поистине героическое усилие, окунул голову в холодную воду.
— Все будет исполнено, сэр, — заверил он.
— Послушай, Том! Если я не вернусь в Рейнем, деньги тебе все равно будут платить.
— Что мне деньги! Главное — возвращайтесь сами, мистер Ричард, — ответил Том.
— А ты стереги ее и смотри, чтобы никто не сделал ей ничего худого, Том.
— Миссис Ричард, сэр? — Том удивленно на него посмотрел. — Упаси бог, мистер Ричард… да что вы такое…
— Не спрашивай меня ни о чем. Делай то, что я тебе говорю.
— Ну что вы, сэр! Все будет сделано. Как тогда, на острове Уайт.
От одного упоминания об острове кровь в Ричарде вскипела, и ему пришлось некоторое время походить взад и вперед, прежде чем решиться постучать в комнату Люси. Стоило ему только вспомнить обо всей этой позорной конспирации, сделавшей его таким приниженным и несчастным, как последние остатки мужества его покинули.