— Рыцарь с Севера не откажет девушке в ее просьбе?
Из полутьмы показалось округлое личико младшей сестры, а затем она легла к Морьо на ложе, собственнически обняв и закинув на него ногу.
Он обнял ее за талию, прижав к себе.
— Сколько угодно, красавица, — пообещал он, хотя уже не был уверен в этом.
На следующее утро Морьо разбудил шум и гомон множества голосов. Обычно он привык подниматься раньше атани и встречал рассветы в пустыне, яркие и скоро отцветающие, но сегодня, видно, вымотался сильнее обычного. Через щель меж пологом и стенкой шатра внутрь падал золотой луч света.
Он вскочил, быстро одеваясь, вышел наружу, и вовремя: племя снималось с места, чтобы продолжить свой путь по степям; семейства вокруг очагов заканчивали свой завтрак. Одна из девушек с поклоном принесла ему поднос с лепешками и куском вяленого мяса, и он был весьма благодарен ей в том, что она не напомнила ему о прошедшей ночи ничем, кроме лукавого взгляда. Когда длиннобородый старик спросил ее о чем-то, она еще раз глянула на Морьо и начала короткую речь на их наречии; под конец речи старик посматривал на Морьо одобрительно и наконец кивнул в ответ на расспросы, согласен ли он заключить с ним союз.
Оставалась одна неприятность: ехать верхом после прошедшей ночи было не вполне удобно, и он непрестанно ерзал; впрочем, в сравнении с новым найденным почти безо всякой платы союзником это была сущая мелочь.
* * *
Прошло время, и многие из кочевого племени полегли в Битве Бессчетных Слез на бескрайнем просторе Ард-Гален. Многие, но не все; оставшиеся вернулись в родные края, продолжив вести образ жизни замкнутый и уединенный. К тому времени они слишком многое повидали и слишком многое позаимствовали у народов Севера, чтобы остаться такими же, как прежде, и временами некоторые из них думали, что не так уж плохо жить севернее, в долинах Белерианда. Для этого требовалось, правда, приучиться к охоте или земледелию в непривычных местах, а еще прежде — выучить язык и письменность, чтобы суметь торговать с другими народами.
Как раз этим и занималась женщина в длинной серой накидке, скрывающей все вплоть до глаз: стояла подле мальчика лет шести, вычертив перед ним завитки чужой письменности и заставляя повторить их же следом. Мальчик упрямился, хмурил черные брови, мотал головой.
— Я этого делать не-хо-чу, — говорил он нараспев. — Ты меня не заставишь. Я не-бу-ду!
И потом, взяв в руки острую палочку, все-таки попытался с недовольным лицом повторить материнские записи. Вторая, сидевшая рядом, рассмеялась, потом вздохнула.
— Да, это память, которая всегда с тобой, — согласилась первая, хотя вторая, насколько можно было слышать, ничего такого вслух не утверждала.