– Не «зачистили»?
Парень попритух:
– Был донос. Отца арестовывали. Тяжело было. Но отец велел нам не верить. И разобрались ведь. Оправдали. Правда, на старое место службы он не вернулся. Тут как раз и его отпустили, и война началась. Он ночь дома переночевал, а утром убыл к новому месту службы. Засекреченное. Ни привета, ни ответа. Так что, может быть, мои записи прямо в его руки и попадут. Это его бы заинтересовало.
Он помолчал, потом усмехнулся:
– Вы, Виктор Иванович, не обижайтесь, но мама бы заставила вас покраснеть с этими вашими «переводами с русского на русский».
– Верю, лейтенант, верю. Я же не утверждаю, что это – истина в последней инстанции. Но видел бы ты глаза бойцов, когда им рассказываю подобные «байки». Знаешь, осознание, что ты часть очень-очень древнего народа, ведущего своё начало от самого Рода, что ты не должен посрамить своих предков, что ты не можешь отступить, когда тысячи поколений не отступали, это основательно поворачивает мозги. А уж осознание, что ты не обезьяна, а потомок Бога – так основательно подстёгивает мораль! Ведь то, что можно скотине, потомку Рода – не пристало. Что можно быку, того нельзя Юпитеру.
– Да, верно, – задумчиво ответил лейтенант, – с подобной точки зрения я никогда не смотрел на это.
– А должен был. У тебя не только академическое образование, но и капитанское звание. А это значит, что ты в любой момент можешь получить роту или батальон и должен их поднять на пулемёты. Должен! А как – думал?
Лейтенант промолчал.
– Кому многое дано – с того многое спросится, лейтенант. Тебе дано многое. Будь готов к отдаче.
А немного погодя, я добавил:
– Я не знаю, как там было в прошлом. Да мне и насрать. Но образ прошлого – сильнейший рычаг влияния на настоящее. И ещё сильнее этот рычаг влияет на будущее. Помнишь – народ, не помнящий своего прошлого, не имеет будущего. И иногда, если нет прошлого – его выдумывают. Так сделали наглы, немцы, итальянцы, так сделают пендосы и китаёзы. Последние вообще убедят весь мир, что они – древнейшие. Всё-всё придумали они. И бумагу, и порох, и архитектуру, и военное искусство, всё-всё. И как спросят со всего мира авторские!
И сам же заржал.
– А нам и придумывать ничего не надо. Только акценты и ударения расставить – и вуаля – готово!
– Вы очень интересный человек, Виктор Иванович, – сказал лейтенант.
– А вот и нет, – мне сразу стало грустно, из возвышенности эйфории я резко ухнул в пучину отчаяния, – я тебе расскажу, какой я человек. Пиши. На гербовой пиши, пусть Палыч почитает. Может, хоть он разберётся, что за ХРЕНЬ СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ!
Окончание фразы я проорал во всю громкость, на которую было способно моё истерзанное бессмертием тело.
– Пиши: «Вот, блин, жара!..»
Домик в деревне
Какой бы дальней ни была дорога, но любая, рано или поздно, заканчивается. Так и наше путешествие по железной дороге закончилось.
Меня вынесли из вагона-теплушки и повесили в чреве БТРа рядом с Громозекой. Он тоже был парализован, но ниже пояса, этим активно пользовался, озираясь вокруг и комментируя всё происходящее по моей просьбе, утоляя мой сенсорный голод.
За управление БТРом сел водитель, знакомый с подобной техникой, двое суток уже ждавший нас на этом разъезде. Ждал он не один, а в компании группы бойцов осназа, которые глотали пыль в тентованном ЗиСе позади нас.
Больше комментировать было нечего. Эх, дороги, пыль да туман! Правда, тумана не было. Небо было бездонно-голубым. Было жарко. И трясло немилосердно. Хорошо, что боли не было. Но тошнило очень сильно. Терпеть можно, но зачем? Попросил волшебный укольчик – и нет скучной, пыльной, жаркой дороги, душного чрева БТРа, а есть здоровый медикаментозный сон.
Проснулся я сразу и вдруг. Всё то же – духота, жара, раскалённая броня, но нет рёва мотора, лязга гусениц и тряски. Зато много гомона.
– Отставить бардак! – скомандовал я. – Доложить!
– Товарищ майор, двигатель заглох, машина сопровождения пропала. И из нашей машины пропали два человека, – доложил лейтенант ГБ, как самый старший после меня (дохтор не считается).
– Это как – пропали? Вы что, спали, что ли, все?
– Нет, я не спал. Пропали сразу и вдруг. Водила был вот он – и вдруг – нет его. Полностью.
– Полностью? Сразу и вдруг? А второй кто?
– Брасеня нет, – ответил Кадет, – флягу он держал, колпачок закручивал. Я попил, ему отдал – раз – и нет его, как и не было.