Когда дверь закрылась за Иеро, стало немного тоскливо. Не потому, что в этом доме повесился человек: Иеро не был суеверен. Но ему предстояло понять, почему его предшественник, очень знающий священник, верный Сын Церкви избрал столь черную судьбу.
Он толкнул дверь из сеней в горницу.
С бруса свисал ремень, сыромятный, из кожи грокона.
Заканчивался ремень петлею
5
Иеро постоял, прислушиваясь: не таится ли незваный гость в домике? Слух у него острый, это признавали в аббатстве все. Ум нет, а слух — да. Не настолько острый, впрочем, чтобы услышать в десяти шагах биение чужого сердца. Зато свое стучало немилосердно.
Издалека, из бараков доносился обыкновенный шум жизни. Нет, не совсем обыкновенный, что-то в нем Иеро не устраивало, но то потом. И не острым умом до многого можно дойти, если мыслить методично.
Иеро был чужд греха самоумаления. Просто во время регулярных испытаний на смекалку, сообразительность, память результаты он показывал обыкновенные. Средние. Не хуже многих, не лучше многих. И потому наставники советовали ему развивать наблюдательность и стараться держать собственные мысли в строгом порядке. Методический ум — оружие не менее сильное, чем ментальное зрение.
Он, впрочем, попробовал и ментальное прощупывание. Ничего. Ничегошеньки, будто ватой обложен.
Он внезапно похолодел от сделанного открытия. Вот что беспокоило его со времени въезда в поселение: ментальная глухота! Что сила его невелика, он знал, и проникнуть в чужое закрытое сознание, сколь прежде не пытался, не мог. Но он всегда чувствовал разум других — смутно, неясно, как в темноте угадываются силуэты деревьев и домов. Чувствовал — но не здесь. Здесь вокруг была пустота, глухая, без эха, без проблеска.
На мгновение Иеро охватила паника. У кого спросить, что с ним произошло? Кто поможет?
Ответ пришел сам, ответ неумолимо точный: никто. Он — единственный священник на сотни и сотни лье.
Только сейчас он ступил в комнату. Осторожно, неслышно, выученным в Тайге шагом двинулся он вдоль стены. Избушка мала, да приют дала. Злодею?
Крохотный чуланчик пуст. Спальня-невеличка тоже пуста. Гостевой покой пуст. И в кухне никто не прячется.
Он вернулся в горницу. Пол чистый, никаких следов. А недурно бы отыскать шалуна.
То, что петля — глупая, дурная шутка, было наиболее вероятным. Ну не дух же пера Кельвина пугает преемника. Кто-то из поселенцев, верно, считал, что не сопливого семинариста нужно избрать священником, а кого постарше, помудрее.
Он обошел вокруг петли. Потрогал. В два пальца ремешок, такой лорса удавит, не то, что семинариста. Но лорсы в петлю сами не лезут. И семинаристы. И уж тем более священники.
А пер Кельвин?
Брус, за который привязали веревку, запросто не достанешь. Иеро пододвинул табурет, встал. Узел на петле скользящий, а второй конец привязан узлом простецким. Тот, кто его завязывал, был ростом с Иеро, возможно, и повыше.
Он попробовал развязать узел. Резать не хотелось — ремень хороший, а в поселении пионеров каждая мелочь на счету.
Получилось. И очень удачно получилось, вовремя. Слух, обыкновенный, не ментальный, не подвел — шаги он услышал и успел приготовиться — соскочил с табурета, придвинул табурет к столу, ремень спрятал под мешок. И едва он успел это сделать, как в дверь постучали.
— Войдите, — а сам сел на табурет с видом, словно склянку на нем сидит. Отдыхает и думает. Даже голову рукою подпер.
На пороге появилась девушка. Молодая, одних лет с Роем. Кухлянка расшита просто замечательно. Где-то он видел похожий узор. В одной руке — плетеная корзинка, в другой — горшочек с растением.
— Добрый вечер, пер Иеро. Я могу войти? — смотрела она на Иеро с любопытством и, как показалось, слегка насмешливо. Девушки обычно смотрят насмешливо на парней, хоть годом младше себя. А уж если разница в два года…
— Разумеется.
Настоящий священник добавил бы «дочь моя». Но у Иеро язык не повернулся. — Вы, верно, дочь достопочтенного Хармсдоннера?
Глаза девушки, и без того большие, стали просто огромными.
— Да! Я Лора Хармсдоннер. Как вы узнали? Ой, извините, конечно, Для пера узнать, кто есть кто, наверное, просто.
— Не совсем, — ответил Иеро. Признать в девушке дочь старшины помогла не ментальная сила, нет. Узор. Видно было, что куртка достопочтенного Хармсдоннера и кухлянка расшита одной рукой. Вряд ли вышиванием занимался старшина. Возможно, ему расшила одежду жена, но девушка для себя узор бы непременно изменила. А раз узоры были похожи, следовательно, вышивала именно девушка. И никакого ясновидения.
— Меня… Меня прислал батюшка. Вот это — она протянула горшочек цветком — Огнь-цветок. Сейчас-то он просто цветок, а ночью будет светиться. Вместо лучины, возьмите.
— Благодарю.
— А в корзинке — еда. Вы ведь сегодня никак не можете с нами отужинать?
— Да. То есть нет, не могу, — он бы и рад уйти отсюда, но нельзя. Первый вечер в поселении положено священнику провести в уединенном размышлении. И правильно. Ему есть о чем подумать.
— Тогда я пойду, с вашего позволения, пер Иеро.
— Иди… идите, — ну как он мог сказать «иди, дочь моя»? — Один вопрос.
— Да? — видно было, что девушка уходить не спешила. В глазах интерес. Не стоит относить его целиком к себе. Любой на его месте вызвал бы любопытство не меньшее.
— Ты носила еду перу Кельвину? — обыкновенно разные хлопоты священнического быта берет на себя старшина — еду, например. Священника либо зовут к столу, либо, вот как сейчас, приносят еду на дом. Конечно, не сам старшина приносит, а поручает кому-нибудь. Из уважения, обычно, детям или жене.
— Да, пер Иеро.
— А вечером перед смертью пера Кельвина? Он ужинал в одиночестве или…
— Ужинал он всегда в одиночестве. В поселке всякий рад был разделить с ним пищу, ну, это ведь всегда так, и обедал пер Кельвин всегда с прихожанами. А вот ужинал в одиночестве, была у него такая привычка.
— С самого начала?
— Привычка-то? Нет. С самого начала мы все вместе жили, пока строили бараки, церковь, остальное. И потом долгое время он ужинал с нами, я имею в виду, с моим батюшкой. Обсудить дела поселения, другое, третье…
— Но когда пер Кельвин начал ужинать в одиночестве?
— Подождите, — девушка задумалась. — Три луны назад. Да, со дня весеннего равноденствия.
— Что-нибудь произошло? Ссора?
— Нет. Нет, — поспешила ответить Лора. — Просто он начал уставать. Знаете, пер Кельвин был не такой молодой, как вы.
— Знаю, — пробормотал Иеро. Похоже, если он срочно не постареет, у него будут проблемы. Ничего, уважение бороде — пол-уважения. Уважение голове — настоящее уважение. Жди, жди. — А в последний вечер… В последний вечер он вел себя обычно?
Девушка задумалась.
— Задним числом кажется, что он был утомлен больше, чем всегда. Но это ведь задним числом.
— Вы удивились, узнав о случившемся?
— О том, что пер Кельвин повесился? — Лора предпочитала говорить без обиняков. — Да, конечно. Все в поселении были удивлены. А больше — подавлены.
— Подавлены?
— Конечно. У нас не то, что в аббатстве. Жизнь трудная. Но нужно верить, что станет лучше. А тут… Если священник вешается, чего ждать от остальных?
Иеро предпочел не отвечать. Интересно, если бы он не расслышал приближения Лоры, и она застала бы его на табурете с веревкою в руках, насколько бы возросло беспокойство в поселении?
— И последний вопрос. Вы случайно не знаете, отужинал ли пер Кельвин в тот день?
— Отужинал?
— Да. То есть, осталась ли еда нетронутой, или…
— Я поняла. Нет, все было съедено, как обычно.
— Благодарю, гм… Лора Хармсдоннер.
Уходя, она оглянулась. Насмешки в глазах уже не было, скорее, уважение. По крайней мере, так хочется думать.
Иеро вскочил. Сделал несколько кругов по горенке. Нет, шутка с ремнем не столь безобидна, как кажется. Ему и не кажется, это просто, чтобы успокоиться. Действительно, обернись чуть иначе, и сейчас бы Лора рассказывала родителям — и хорошо, если только родителям, — что новый священник-мальчишка примеривает себе петлю. Можно считать, что противник — назовем пока его нейтрально, противник, чтобы гнев не мешал трезвой оценке, — что противник хотел и его, Иеро, напугать, и внести сумятицу в ряды поселенцев. Чего он ждет, противник, на какой ответный ход рассчитывает? Нормальной реакцией было бы оповестить старшину. Пожаловаться, так сказать, дяде. Все бы поняли, что новоприбывший парнишка не только не опора, а и сам ищет, за кого бы спрятаться. Но ерунда — думать, что там о тебе судачат. Важнее, что ты сам считаешь правильным. Нужно ли сообщать о петле старшине? Да, нужно, что бы тот ни подумал о Иеро. Старшина обязан знать, что в поселении неладно. Но скажет он позже. Спустя день-два. Пусть противник поломает голову, отчего это Иеро не бегает по поселку с криками о помощи.