Наши спутники слышали эти слова. Может быть, теперь забыли, но тогда слышали.
Последний раз я видела его, когда мы на том же вертолете вполне благополучно вернулись из командировки. Попрощались возле вертолета. Условились, что встретимся после ноябрьских праздников.
В гостинице я разорвала написанное перед полетом послание к дочкам, в котором я, объясняла им, что надо сделать, если я погибну. Предчувствие не оправдалось. Но я не освободилась от ощущения приближающегося страшного несчастья. И нарастающая тревога владела мной вплоть до того момента, когда я узнала, что мой друг погиб.
А узнала я по оцепенению, которое охватило меня в момент катастрофы, происшедшей за тысячи километров от города, где я была. Я словно внезапно остолбенела, не могла двинуться с места, не могла вымолвить ни слова. Так было, наверно, в течение нескольких минут, пока оцепенение не стало пустотой в душе. И пустотой вокруг. И я — странная оболочка, в которой не осталось ничего, шагнула куда-то. По плоской пустой планете, над которой, как пустая шелуха, шелестели слова «нелепая случайность».
Зимой 1981 года в Минске состоялась Вторая Всесоюзная антропологическая конференция. Состоялся, как писали газеты, своеобразный парад «моделей» гомо футуриса — человека будущего. Моделей необычных и традиционных, научно обоснованных и фантастических.
Трудно было, например, не отнести к фантастическим моделям единый Супермозг, который якобы сложится на нашей планете через миллионы лет, превзойдя этап множественности человечества; единственным занятием Супермозга, как предполагал ученый — автор модели, будет бесконечное познание бесконечной Вселенной.
Впрочем, преобладали на конференции теории, отражающие реальное развитие науки. Они утверждают, что эволюция, то есть изменение физического облика человека, закончилась, а его духовное развитие продолжается. Оно будет сопровождаться дальнейшим усложнением структуры головного мозга. Но уже сейчас в структуре и функциях мозга записаны экологические и социальные испытания, в нем созданы условия для приема, переработки и хранения огромной информации.
Причем, говоря языком не науки, а буднично-житейским, предчувствия возникают, по-видимому, тогда, когда определенная информация существует только в подкорке головного мозга человека и не успела пройти через таламус — своего рода «реле» — в кору мозга, где находится функция сознания.
Настойчиво всматриваясь в прошлое, как бы передав памяти функцию зрения и заставив ее целеустремленно пронзить пласты времени, я догадывалась, как могли возникнуть мои предчувствия в сентябре 1948 года и в августе 1963 года.
Весной 1948 года в старом клубе авиационной части я читала свои стихи. Потом разговаривала с летчиками за чашкой чая. Кто-то из участников беседы сетовал на «выработанные ресурсы». Я спросила, что это значит? Один из летчиков объяснил: «Каждый рейс на бывшем «Дугласе», переоборудованном сейчас в пассажирский полумягкий, может закончиться катастрофой».
Объяснение заслонилось в памяти — сначала продолжением застолья, потом другими событиями, значительными и не существенными, а подсознание хранило информацию. Подсознанию было известно, что очень опасно лететь на бывшем «Дугласе», переоборудованном в пассажирский полумягкий.
Потом я работала в Индии, о чем уже не раз писала в стихах и в прозе. Но я никогда не упоминала в своих книгах — забыла, не удосужилась вспомнить, не считала для себя фактом первостепенной важности — разговор в Дели со знакомым дипломатом, рассказывавшим с хорошим знанием дела о диверсиях против социалистических стран. «Американцы всячески пытаются помешать существованию авиалинии Прага — Марокко. Уже была катастрофа чехословацкого самолета на этом направлении. И очень возможно, что первая попытка сорвать регулярное воздушное сообщение между чехословацкой и марокканской столицами не останется единственной».
В сознании моем информация эта не сохранилась. Но ее цепко держало подсознание, заставив меня в критический момент суматошно и тревожно противиться полету зятя рейсом Прага — Марокко.
Итак, с помощью участников Второй Всесоюзной антропологической конференции в Минске и знакомого врача-физиолога я, что называется, разобралась со своими давними предчувствиями. Или, как говорит врач, заново идентифицировала информацию.
Но ощущение надвигавшегося страшного несчастья, владевшее мной с весны по осень 1980 года, по-видимому, не поддавалось никаким попыткам более или менее научного анализа. Ведь настолько отчетливо было неоправдавшееся предчувствие перед рейсом на вертолете, что я даже «завещание» написала!