— Я имела в виду общечеловеческий психологический материал, я не хочу, чтобы мою жизнь накручивали на актуальный стержень! — запротестовала Мэри, в которой еще не угомонилась проявившаяся вдруг самоуверенная напористость. — Я имела в виду драматические судьбы людей, ничем не примечательных на первый взгляд! Если вы выпустите хотя бы несколько таких приложений, их будут изучать граждане XXI века! Если, конечно, на Земле будет XXI век.
— Граждане, XXI века мне так же нужны, как Гольфштрему русалки! — бойко возразил Зейлер.
Но он решил потратить еще несколько минут на деловую отшлифовку секретарши, воспитанной в иной социальной системе, однако неоднократно показывавшей свою чертовскую сообразительность.
— Видите ли, — объяснил он, — убийство Юхансона подтолкнуло нас к несколько более раннему началу кампании против советского режима в связи с Олимпийскими играми. Сейчас кампания дышит на ладан. Приложения помогут вернуть ее из реанимации к полнокровной жизни! Я купил вашу идею, — любезно добавил Зейлер.
Его явно не интересовали не только приложения, как их понимала Мэри, но и любые перипетии в ее прошлом, настоящем или будущем. Ричарду Зейлеру, с его молодой деловой энергией, было вполне достаточно того, что Мэри Фишман в меру умна, тактична и пунктуально исполнительна. И он был уверен, что для секретарши вполне достаточно выгодно продать неплохой замысел.
Мэри вежливо поблагодарила, жалованье она получала хорошее, но если, без всяких усилий с ее стороны, совершилась торговая сделка, не возражать же ей, в самом деле.
Итак, автоматически аккуратно выполняя расписание дел, Мэри дошла до предпоследнего пункта, обозначенного на листке календаря как «чашка кофе».
Кофе она глотала сегодня еще более машинально, чем всегда, а годы и дни свои, вплоть до нынешнего, мысленно перелистывала еще более заинтересованно, чем обычно. Может быть, потому, что в последний раз.
Прежде всего, какая она внешне — Мэри Фишман, Мария Святогорова, прожившая на Земле 41 год?
Мэри достала из элегантной сумки — настоящей кожаной, а не под кожу — зеркальце в настоящей серебряной оправе, и объективно оценила свое отражение, как случайный снимок на газетной полосе. Красивое сытое лицо. Морщин совсем нет. Возраст заметен именно по этой лакированной гладкой коже, созданной дорогими кремами, лосьонами и курсами массажа.
Когда-то говорили, что у нее — печальные глаза библейской Рахили. Абсолютно ничего похожего сейчас — большие карие глаза, безразлично отражающие окружающий мир. Да и не могло быть иначе…
В Советском Союзе любовник-юрист иногда приглашал ее в театр на спектакли еврейских классиков, приносил издаваемый в Москве еврейский журнал и переводил ей самое интересное.
Здесь не было театральной жизни в московском понимании, с характерными стилевыми особенностями различных трупп — Малого театра, Театра Вахтангова, Художественного, Театра на Таганке, многих других. Здесь фраза «мы идем в театр» почти не произносилась, говорили иначе: «мы идем на гастроли». Приезжали и уезжали гастролеры, завербованные то одним, то другим антрепренером.
За все годы пребывания Мэри Фишман здесь никто ни разу не вспомнил о ее национальности. В городе существовали различные национальные общины, объединенные, главным образом, вероисповеданием. Но Мэри, хотя и похоронила бабку по православному обряду, была атеисткой.
Коренные жители города стояли несколько демонстративно, как бы выше национальных перегородок. О любом приехавшем из Советского Союза — будь то русский или грузин, украинец или армянин, белорус или еврей — они говорили «русский». Иногда приехавших из восточных советских республик объединяли одним понятием «азиаты», а приехавших из Латвии, Эстонии, Литвы — «прибалты».
Возможно, здесь, среди коренного населения, считались несущественными такие детали биографий приезжих, как место рождения или родной язык.
Вначале Мэри ловила себя на том, что начинала горячо рассказывать об исторических примерах смешения крови, — пожалуйста, Пушкин! И Лермонтов тоже! Потом Мэри поняла, что подобные рассказы не занимательны для ее собеседников. Им попросту было безразлично, кто родители Мэри Фишман, живы ли они, где и как работала Мэри до приезда сюда.