Озолов славился умением вызывать «на ковер» и «держать на ковре».
После проработки у директора человек либо подавал заявление об уходе, либо становился одним из самых незаметных в коллективе; «Сломался на ковре», — говорили о нем. Сами же вызванные к директору о ходе проработки, как правило, потом не рассказывали. Лишь однажды кто-то из пострадавших поделился своими переживаниями с Пахомовой. У нее создалось впечатление, что самые характерные черты озоловских проработок — краткость и немногословие, неожиданность обстановки и неожиданность обвинения. Получалось, что, хотя человек никакой вины за собой не видел и признать не мог, возразить директору тоже было нечего.
Идя к Озолову, Ольга чувствовала, что ее вызвали «на ковер». И была уверена, что для проработки она попросту неуязвима: никакого неожиданного обвинения директор предъявить ей не может, никакой неожиданной обстановкой не удивит, а на краткость и немногословие аудиенции она заранее согласна.
Она ошиблась. Первой неожиданностью было то, что она застала Озолова беседующим с Артемюком. И тот и другой одновременно и одинаково — почти незаметно — кивнули ей, будто Ольга была вызвана к ним обоим. В отличие от лица директора с печатью холодной вежливости квадратная физиономия Артемюка напоминала плакат с отчетливо написанным на, нем осуждением.
— Должен сообщить вам как соавтору статьи обо мне. В коллективе редакции статья вызвала резкую критику. — Озолов, говоря это, взглянул на Артемюка, тот кивнул. — Лично я считаю ее клеветнической, деморализующей и фактически срывающей выполнение производственной программы, а именно обязательств, взятых заводом к съезду партии… Вам я предлагаю немедленно отправиться в уже намеченную командировку, чтобы лично выяснить степень обоснованности рекламаций из северных портов… С моей оценкой статьи можете ознакомить вашего соавтора. Можете не знакомить. Ваше дело. Все. Вы свободны.
Пункт о «соавторстве» был второй неожиданностью. То есть с Ольгой получилось именно так, как когда-то с работником, рассказавшим ей о вызове «на ковер». Ольга так же не видела за собой никакой вины и так же не нашла, что ответить директору. Не нашла потому, что в примечании к статье Вагранов рассказал об Ольге, да, действительно почти как о своем соавторе.
Однако Ольга не собиралась «сломаться на ковре». Прежде всего в партком, решила она. К счастью, застала Иванова. Рассказала ему все, что услышала от директора. Как она и предполагала, директор не счел нужным согласовать свою оценку статьи Вагранова с парткомом. Олег Сергеевич находил выступление газеты острым, интересным и полезным.
— Оно потому полезно, — сказал Иванов, — что поднимает вопрос о роли личности буквально каждого рабочего в общем деле… Меня эта статья навела на мысль изучить опыт московского завода. У них впервые в стране разработан и внедрен метод долгосрочного личного планирования.
В парткоме завода люди часто думали вслух; Ольга не была исключением.
— Ума не приложу, почему в редакции критикуют, статью, да еще резко, — говорила она, не пытаясь скрыть волнения. — Надо бы позвонить Вагранову. Может быть, у журналистов есть соображения, которые нам просто невдомек, надо спросить Андрея Степановича…
— Конечно, надо.
— Позвоните ему, — настойчиво попросила Ольга.
— Так вы сами и позвоните.
Она помедлила. Решилась.
— Здравствуйте, Андрей Степанович. Это главный экономист Пахомова. Можно спросить вас…
— Ой, у меня очень большое совещание.
— Хорошо, хорошо, я потом.
— Пожалуйста.
Она не заметила, что положила телефонную трубку улыбаясь. Положила так осторожно, будто опасалась, что порывистое или резкое движение может каким-то образом нарушить ход далекого важного совещания.
Не заметила она и очень внимательного взгляда секретаря парткома. Повторяла мысленно: «Ой, у меня очень большое совещание». Подумала, что в аналогичном случае иной отрубил бы: «У меня совещание». И у человека, позвонившего не вовремя, возникло бы тягостное ощущение своей невезучести, незадачливости, бестактности. Андрей Вагранов сумел добавить к стандартной фразе доверительную характеристику — «очень большое» — и позволил себе оттенок извинения перед некстати позвонившим человеком. А все вместе превратило неудачника в счастливца. «Как мало нужно мне для счастья!» — удивилась Ольга.
Но растерянность постепенно оттеснила радость: снова, уже в третий раз, ворваться неожиданным звонком в деловую атмосферу редакции Ольге не хотелось; с другой стороны, ей казалось естественным и необходимым немедленно предупредить Андрея Вагранова о тяжелых обвинениях в его адрес, посоветоваться с ним… Кроме этого, была в душе смутная, унылая неохота ехать в командировку на Север. Неохота, похожая на внутреннюю неготовность спортсмена-конника к барьеру, который уже поставлен, и надо посылать лошадь на него. «Предчувствие, что ли? — подумала Ольга. — А может быть, простыла, заболела…» Сентябрь был холодным.