Его отпустили живым, но он долго ещё стоял на коленях в пыли, сотрясаясь от рыданий. Потом кто-то из надзирателей прогнал его прочь. Хорошо было бы поменяться с ним местами. Волосы за свободу — смешная цена…
Другие пленники, что мужчины, что женщины, сторонились Иры. Тюремщики почему-то тоже. Это не было ни хорошо, ни плохо; всё равно так же безжалостно стягивала запястья верёвка и так же равнодушно глодал изнутри неотступный холод. Здесь кормили, и иногда даже хотелось задремать, пристроившись у торчащей из земли жердины. Порой, успокаивая себя, Ира кое-как цепляла связанными руками висящую на шее цепочку и гладила едва тёплый камешек; само собой, безрезультатно. Собственная неожиданная стойкость мучила её. Если хоть ненадолго потерять сознание, можно передохнуть от творящегося вокруг сумасшествия. Может, там, за гранью яви и сна, поджидает простой и понятный кошмар: безликие коридоры, или бесконечная лесная чаща, или просто кромешная тьма… Зачем-то Ира продолжала бодрствовать — или попросту не могла уже заставить себя уснуть. Наверное, на неё не польстилась бы сейчас даже самая захудалая нежить.
Солнце закатилось и взошло снова. Незваные гости явились в разгар жаркого дня. У столба кого-то били плетьми под довольный рокот толпы. Визитёры равнодушно прошли мимо, в душную полутьму барака. Ира, кажется, знала их. Прибытие этих людей не сулило ничего хорошего.
— У меня таких — половина закута, — стрекотал тюремщик, обводя широким жестом свои владения. — Вон колдун сидит — страх просто, доброго человека до смерти заклял. Вон ещё баба, та половину деревни со свету сжила. Бери, добрый господин, сгодятся!
— Благодарствуй, Хорь, те мне не надобны, — звучным голосом ответил шедший с ним рядом седоватый мужчина. — Ты давай, как договорено было…
— Как повелишь, добрый господин.
Они подошли совсем близко; над собой Ира различила смутно знакомые лица. Седой придирчиво её оглядел, повернулся к спутникам.
— Ну, что скажешь? Она?
— Она, — бесцветный голос тронул в душе какой-то неясный страх; Ира не сумела вспомнить, какой именно. — Дай-ка проверю…
Липкие пальцы цапнули её за горло, и холод навалился на Иру ледяной глыбой. Седой пинком отшвырнул паразита прочь.
— Убить хочешь, пёсий выродок?
— Убедиться, — прохрипел паразит, поднимаясь на ноги. Он держался нетвёрдо, пошатываясь, будто пьяный. — Она это. Точно тебе говорю.
Седой кивнул. Глухо звякнул металл — должно быть, монеты. Тюремщик развязал мешочек, вытряхнул золото на ладонь; и гости, и пленница перестали его интересовать.
— Забирай, Митар, — велел седой второму своему подручному, высокому, светловолосому. Тоже смутно знакомому.
Тот вытащил из-за пояса нож, легко вспорол верёвку на Ириных запястьях. Нельзя никуда идти с этими людьми! Ничего хорошего с ними не связано… Ира попыталась хотя бы отшатнуться, но, утратив опору, едва не упала на жухлую солому. Голос не подчинялся ей; вместо речи из горла вырвалось лишь невнятное мычание.
— Тише, девушка, — доверительно сказал ей седой. — Мы тебя не обидим.
Долговязый Митар не без труда подхватил её на руки. Только что она и мечтать не могла о том, чтобы оказаться подальше от пропахшего потом и нечистотами барака, а теперь дорого дала бы, чтобы здесь остаться.
Может, она провалилась-таки в болезненную дремоту, а может, опять позабыла, на каком она свете. Вокруг снова бревенчатые стены, но теперь вместо соломы на полу пёстрый коврик. От варева в расписной глиняной миске исходит пахнущий мясом пар. Здесь, кажется, тепло; в распахнутое окно льются косые солнечные лучи. Сидящий напротив человек внимательно наблюдает не то за гостьей, не то за пленницей.
— Вы не пугайтесь, — он старается говорить ласково, но выходит всё равно жутковато. — Мы знаем, кто вы. Жаль, что вам пришлось такое пережить; так нехорошо сошлись обстоятельства…
Что-то неприятно царапает память, но тут же бесследно растворяется в ароматном тумане. Похлёбка восхитительно пахнет; прозрачная поверхность покрыта золотистыми пятнышками масла. Хочется хотя бы погреть ладони о пузатую миску.
— Угощайтесь, — улыбается седой, подталкивая к Ире деревянную ложку. — Вам надо отдохнуть как следует. Местный… персонал поможет вам помыться, потом вы выспитесь, а потом мы поговорим. Хорошо?
В миске оказался процеженный бульон; это, наверное, правильно после нескольких дней впроголодь. После была огромная бадья с упоительно горячей водой и деловитая дородная горничная; женщина от души тёрла Ире спину и мыла волосы, сетуя на её худобу и оставленные верёвками синяки. Седой так и не вернулся, а за окном стремительно темнело. Ира выглянула наружу. До земли далеко; очевидно, здесь второй этаж, а то и выше, а под окнами — утоптанный пыльный двор. Горничная, уходя, задвинула с другой стороны тяжёлый дверной засов. Мучительный плен сменился тёплым и уютным.
Она не знала, сколько проспала. Когда лишённый сновидений сон оставил её, в окно светило клонящееся к закату солнце. Всё так же пахло деревом, сушёными травами и почему-то землёй; никуда не делись сплетённый из цветных ниток коврик, лоскутное одеяло, грубо сколоченный стол. Всему этому место в музее или, скажем, в аутентичном отеле. Ира осторожно села в не слишком мягкой постели, спустила ноги на дощатый пол. Боли почти не было; синяки на руках и на теле приобрели желтоватый оттенок и едва чувствовались, если нажать пальцем. Без сомнений, её подлечили, пока она спала. Без сомнений, то, следами чего были эти синяки, ей не привиделось.
Встать удалось далеко не с первой попытки. На колоссальных размеров сундуке, занимавшем едва ли не половину комнатушки, лежали вещи — нет, не её истрёпанные джинсы и рубашка, а что-то вроде льняной ночнушки, вышитой вдоль воротника, и шерстяное полотнище, которое, должно быть, следовало обернуть вокруг пояса, соорудив таким образом юбку. Обуви не нашлось. Ира оделась, как сумела; стало чуть-чуть спокойнее. Выглянула в окно. Ничего нового: двор, полный суетящихся людей, клочок грунтовой дороги за забором, невысокие, в один-два этажа, бревенчатые дома. Это очень странное место. Будто бы вырванное из давным-давно минувших веков.
За дверью послышались тяжёлые шаги. Заворочался в скобах засов; не утруждая себя стуком, в комнату вошёл уже знакомый седой мужчина. Ира отвернулась от окна и замерла в нерешительности. С ним надо быть вежливой, потому что он явно всем здесь заправляет. Это кажется странным, не вяжется с какими-то даже не воспоминаниями — потускневшими впечатлениями. Где она его видела?..
— Здравствуйте, барышня, — седой изобразил улыбку, которая замышлялась располагающей. — Как ваше самочувствие?
Пришлось прочистить горло. Голосовые связки слушались неохотно после очень, очень долгого молчания.
— Ничего, спасибо… Моя сестра…
— Я думаю, с ней всё в порядке, — успокаивающе сказал визитёр и уселся на край сундука. — И вам тоже бояться нечего. Вы в безопасности.
Это неправда. Происходит что-то недоброе. Может быть, то, о чём предупреждал Зарецкий. Ей велено было не разговаривать с незнакомцами, но куда тут денешься?
— Давайте, в конце концов, познакомимся, — гость первым нарушил повисшее молчание. Он пришёл с какой-то целью и не был намерен ждать, пока Ира соберётся с мыслями. — Меня зовут Георгий Иванович. А вы?..
— Ирина. Ирина Викторовна.
— Очень хорошо, — Георгий Иванович церемонно кивнул. — Ирина Викторовна, вам лучше присесть, иначе вы скоро устанете. Поверьте, даже у вас сейчас не выйдет быстро восстановить силы.
Ира, поколебавшись, последовала совету и села на разворошённую постель. Почему «даже»? Она никогда не считала себя двужильной, скорей уж наоборот…
— Ужин скоро принесут, а пока вы позволите мне удовлетворить любопытство? — Георгий Иванович дружелюбно оскалился. — Очень уж неожиданно вы здесь появились. Если бы не чистая случайность, я бы и не узнал… Вы ведь понимаете, что всё это могло плохо кончиться?
Ещё бы. Догадалась примерно тогда, когда вместо того, чтобы помочь, её связали и бросили в тёмный сарай. Ира кивнула; Георгий Иванович сочувственно покачал головой и, серьёзно глядя ей в лицо, спросил: