— Бабке Забавке тоже отнесу, — деловито сообщила девушка, укладывая в плетёную корзинку солидный пучок поникшей травы. — Она, вишь, от грудной хвори зелье варить умеет.
— Она ведьма? — без задней мысли поинтересовалась Ира, просто чтобы поддержать разговор.
Цветана сделала страшные глаза и шикнула на неё:
— Что ж ты говоришь! Знахарка она!
Ира прикусила язык. Могла бы уже понять, что ведьм тут не очень любят; в конце концов, за что её саму сперва швырнули в вонючий сарай, а потом повезли в город, на казнь? Цветана огляделась по сторонам, без нужды отряхнула расшитый алыми узорами передник и спросила:
— А ты точно не храмовая? Знака не носишь, слова священного не говорила?
— Точно, — сдержав вздох, кивнула Ира. Единственное на ней, что можно назвать знаком, — сигнальный амулет, а священное слово ей вернули. — Не собираюсь ничего такого делать.
— Тогда слушай, — девчонка подобралась поближе, дотянулась до Ириного уха и проникновенно прошептала: — Я-то сама ведьма! Только не говори никому-никому, не то батюшка заругает.
— А что в этом плохого? — осторожно спросила Ира. — У нас… Там, откуда я родом… Там ведьм много, никто их не боится.
— Да и у нас много в самом-то деле, — доверительно сообщила Цветана, хитро улыбаясь. — Только все прячутся, потому как храмовники говорят, будто ведьмы злые. А бабка моя не была злая, она хвори лечила людские и коровьи, и знаки читать умела, и судьбу наперёд знала…
Она сделала несколько целеустремлённых шагов, тронула низко висящую ветку рябины и прибавила не без гордости:
— Дядька Влас-то глупый. Думает, я Премудрого по дурости звала, а я по умыслу! Бабка говорила, он нас бережёт; так оно и есть, чем хошь клянусь! Его потому храмовые и боятся…
Ира не без труда поняла, что речь об очередном местном боге. Их здесь хватало; все разные, у каждого — своя зона ответственности, сложный характер и непривычное уху имя. Впрочем, лишний раз звать покровителей по именам селяне избегали.
— Храмовые боятся бога? — переспросила Ира. — Почему?
— Так повелось, — важно произнесла Цветана. Её юное личико приобрело торжественное выражение. — Бабка говорила, до великой войны его пуще других почитали, потому как он в зиму луну стережёт, в самую тьму и холод. И ведьм тогда не боялись, и неживых тоже, и были ещё чародеи, и посильнее кто… А теперь храмовые всем твердят, что первая луна зимой — ничейная и что ведьмы только зла хотят. У вас не так?
— Не так, — Ира покачала головой и отвела от лица свесившийся с ветки широкий кленовый лист.
Значит, минусы когда-то в открытую уживались здесь с разномастным одарённым народом, а потом что-то сломалось. Какая же это война истребила тут магов, а колдунов загнала в глубокое подполье? А в родном мире что такого стряслось, что сообщество во главе с Управой до сих пор прячется по тёмным углам?
— Славно вам, сталбыть, — завистливо вздохнула Цветана. — А нас, вишь, только храмовые соколы от неживых и спасают… Да ещё вот вольные, как вы.
Ира промолчала. В этом мире слишком много непонятного. Кое-что она могла ещё выспросить, прикрываясь своим мнимым заморским происхождением, но только у женщин — заговаривать первой с мужчинами, равно как и проявлять непокорность, здесь считалось недопустимым. Расспрашивать без опаски можно было разве что Зарецкого, но тот за прошедшие дни едва перебросился с ней парой слов. Занят был налаживанием контакта с местными и держал конспирацию; хотелось в это верить.
— Почему ты мне всё рассказала? — невесело спросила Ира. Она успела уже привыкнуть, что разнокалиберные тайны от неё скорее прячут, чем выкладывают вот так вот запросто.
— Да вы такие же, как мы, — пожала плечами Цветана. — Не зря ж вас Премудрый тогда привёл! А храмовые что вас не любят, что нас. Они и вовсе никого не любят.
Здесь никто никого не любит. Себе дороже. Ира поправила на локте тяжёлую корзинку и расправила одолжённое у Цветаны платье; старостина дочь была миниатюрнее, белый лён туго тянул на плечах и в груди. Штаны и рубашка для тихой охоты подошли бы куда как лучше, но лучше уж путаться в подоле, перешагивая коряги, чем спорить с местными нравами.
Когда древесные кроны перестали заслонять небо, солнце уже миновало зенит. Цветана нервно выдохнула и сотворила обережный знак; встреча с полудницей не прошла для неё бесследно. Вытоптанная в лугах тропка, плавно огибая холмы, бежала к подножию частокола; напитавшаяся жарой дорожная пыль ощутимо грела даже сквозь подошвы кожаных башмаков. Цветана весело о чём-то щебетала; Ира честно вслушивалась, но понимала едва ли половину из её историй. Корзина мешала и немилосердно давила на руку. Вообще говоря, никто не принуждал Иру трудиться на благо хозяйской семьи, но, во-первых, она чувствовала себя обязанной приютившим её людям, а во-вторых — наедине с Цветаной было проще, чем среди любопытных деревенских жителей. Правда, общительная подружка всё норовила познакомить важную гостью со своей многолюдной компанией; Ира вчера видела в окно, как хозяйская дочь спешит к пёстрой гурьбе сверстников и уходит с ними куда-то за частокол. Мысль о том, чтобы строить из себя фальшивую иноземку перед столькими людьми сразу, внушала ужас.
Из-за ближайшего холма показались всадники в багряном. Ира испуганно замерла, потом, опомнившись, заставила себя шагать дальше; сомнение продлилось не дольше мгновения. Это мыслительное упражнение они с Зарецким уже проходили три-четыре дня назад. Воины просто куда-то едут, они не знают, кто перед ними, не ожидают увидеть здесь беглянку из чужого мира. А если вдруг знают… Ира осторожно потянулась к воротнику, будто бы ослабляя слишком туго завязанные тесёмки.
— Княжьи люди, — заметила Цветана, поудобнее перехватив корзинку. — Сталбыть, скоренько сам князь приедет. Надобно батюшке сказать…
Она остановилась в нескольких шагах от перекрёстка, почтительно склонив голову; Ира последовала её примеру. Конские копыта глухо топтали пыль. Двое всадников, предвестники прибытия князя, никуда не торопятся; должно быть, разведывают дорогу. Ничего страшного в этом нет…
— Доброй дороги, девоньки, — весело сказали над головой. Стук копыт смолк; сердито фыркнул конь. Ира не решалась поднять взгляд.
— Боги в помощь, добрые люди, — бойко отозвалась Цветана. Она, кажется, ничуть их не боится. Надо поднять голову, попробовать повторить её слова, интонации, говорок… К чему сейчас излишние расспросы?
— До Лисавы далече? — смеясь, спросил рыжеусый всадник. В его глазах нет ни угрозы, ни настороженности; он не охотится за ведьмами, никого не ищет. Поднявший было голову страх отступил без боя; странно и так легко…
— Да уж день пути будет, — Цветана указала куда-то между холмов. На запад. — Может, и меньше, ежли конь добрый.
— Наши-то добрые, не боись, — усмехнулся в усы второй, помоложе, с длинной и блестящей чёрной косой. — Хочешь — прокачу? Скажешь тогда, день ли, меньше ли…
Цветана хихикнула.
— И пошла бы, да батюшка не велит. До Вельгоровой-то ночки не след…
— Сами откуда будете? — спросил рыжий, одобрительно разглядывая Иру. Видимо, по его логике, раз напарник заприметил Цветану, её спутница должна достаться ему.
— С Березны, — лучезарно улыбаясь, сообщила Цветана и, как гром средь ясного неба, прибавила: — А на неё не глядите, она чужеземка! При господине странствует.
— Вон как, — со значением проговорил рыжеусый и выразительно воззрился на Ирины руки. — Ну, сталбыть, бывайте.
Он первым тронул коня; чернокосый послал напоследок Цветане лукавую улыбку и последовал за старшим. Всадники уехали, а смутное чувство гадливости осталось — не понять, от чего.
— Зачем ты им сказала? — укоризненно спросила Ира. Принято здесь брать на заметку иностранцев? До виз, само собой, додуматься ещё не успели, но вдруг тут какая-нибудь война, или цветёт пышным цветом ксенофобия, или другая напасть…