— Да, Алексадр Михайлович, разумеется. Вы можете рассчитывать.
Мишке совсем не понравился его тон.
[1] Para bellum — готовься к войне (лат.)
LVII. Лицом к лицу
Князь прибыл утром во главе отряда в пару дюжин воинов. Блестело на солнце золотое шитьё на багряной ткани, хлопали на ветру знамёна с оскаленными медвежьими мордами. Мастерства художникам не хватало, и от своей схематичности герб казался ещё более жутким. Кони ступали неторопливо; казалось, всадники плывут в золотистом облаке пыли. Встречать их высыпали почти все, кто остался дома в разгар полевой страды. Старая знахарка Забава, сморщенная, как печёное яблоко, комкала в узловатых пальцах передник и прятала взгляд.
Ярослав без труда отыскал Иру в немногочисленной толпе зевак и молча встал рядом. Стало спокойнее. Он знает, что делать, а не знает — так придумает. Цветана, любопытно крутившая носом по сторонам, отвлеклась от созерцания добрых молодцев и принялась строить глазки Зарецкому; она ещё не осознала, что это занятие бесполезное.
— Мне молчать? — одними губами, так, чтобы не слышала старостина дочь, произнесла Ира и получила в ответ едва заметный кивок.
Вот и хорошо. Это несложно. Русоволосая и светлоглазая, в скромном здешнем наряде она полностью сливается с местными; Цветану в ярко-алом платье и с цветными лентами в длинной косе заметить куда проще. Нет причин волноваться. Нет причин волноваться…
— Здрав будь, княже, — Младан отвесил почётному гостю поясной поклон и не разгибал спину, пока тот не рявкнул что-то одобрительное. — Али заскучал по нас?
— Как не заскучать, — усмехнулся князь. Ира из-под ресниц его оглядела: не очень высокий, уже в возрасте, но по-молодому жилистый и подтянутый. Правитель-воин. — Боги мне Ильгоду вверили, чтоб я о людях её радел, как о детях своих. Стало быть, все вы мне одно что родичи.
Это он не просто так сказал. Обозначил своё верховенство, выразил дружелюбие. Ира нахмурилась: прежде в её привычки не входил поиск подспудных смыслов в чужих словах.
— Пожалуй к столу, не побрезгуй, — предложил староста, радушным жестом указывая на свой дом.
— И рад бы, да не успею, — князь удручённо покачал головой. Это, похоже, было вопиющим нарушением этикета: деревенские глухо зароптали, дружинники подобрались. Привычно так, без удивления. — Мы, друже, по такому делу: нету ли здесь у тебя сквернавцев, нечистого бога славящих? Ведьм, колдунов али похуже кого? Говори как есть, передо мною и богами.
Ира пугливо отшатнулась, налетев на Зарецкого; его ладонь предупреждающе сжала её плечо. Как глупо! Хорошо ещё, что деревенские тоже заволновались, заозирались, размашисто выписывая в солнечном свете замысловатые знаки. Цветана стоит спокойная и деловито рыщет взглядом по лицам дружинников. Знает, что родной отец её не выдаст. А вот пришлых?..
— Нету никого, — твёрдо сказал Младан и тоже очертил в воздухе священный знак. — Откуда ж им взяться? Ить честно живём, всем миром к богову месту ходим, а крамольцев по всей Ильгоде повывели давным-давно.
Деревенские хранили молчание; должно быть, привыкли в таких делах полагаться на старосту. Ира поймала на себе несколько простодушных взглядов; ещё больше народу смотрело ей за спину. Это ничего не значит, они все сейчас вертят головами и хмурятся друг на друга…
— То-то и оно, что, выходит, не всех, — доверительно сообщил князь, цепко оглядывая растерянные лица. — Смотрите тут в оба, пришлых без разбору не привечайте. Прознаю, что укрывал кто — голову с плеч.
Воздух в лёгких разом стал холодным и студенистым. Надо уходить. Поскорее, пока кто-нибудь не решил свести счёты со старостой или попросту не убоялся княжеского гнева. Ярослав не может этого не понимать — почему же медлит? Растерялся?
В воздухе висело безмолвие. По другую сторону единственной деревенской улицы беззвучно хватала ртом воздух одутловатая матрона, двое мальчишек высовывали любопытные носы из-за её спины. Тощий дедок, позабыв о князе, задрал голову к безоблачному небу и молитвенно прижал к груди жилистый кулак. Пальцы на Ирином плече едва заметно дрогнули. Зарецкий не ждал милости от засбоившей удачи — он с танковым упрямством поворачивал события к своей пользе, нимало не заботясь чужими неудобствами. Прямо сейчас его трудно за это осуждать.
Толпа долго не расходилась, даже когда князь уже отбыл вместе со свитой. Вполголоса судачили между собой пышно разодетые тётки, детвора успела поцапаться из-за оброненной кем-то из всадников золотой тесёмки, кривой на один глаз мужик мазнул по Ириному лицу неприязненным взглядом. Она поспешила отвернуться. Ярослав отпустил её плечо уже, наверное, с минуту тому назад и исчез из виду. Бросил на растерзание? Он?!
Надо спасаться. Хоть вместе, хоть одной. Ира осторожно попятилась; увлечённая болтовнёй Цветана даже не заметила её манёвра. Шаг назад, ещё, ещё, к плетню, в густую тень от раскидистой яблони… В щель между заборами; там можно пробраться к частоколу, ворота днём открыты… Достаточно убежать подальше, а потом пустить в ход сигнальный амулет. Что бы сейчас ни занимало Зарецкого, рано или поздно он откликнется…
— А ну, — прошипели ей в ухо. Грубая цепкая лапа сомкнулась на запястье мёртвой хваткой, рванула в сторону; Ира успела только невразумительно пискнуть. — Ещё не поздно Велибора-то догнать! Хошь, скажу ему, что ты ведьма?
В нос ударил запах пота и чего-то кислого, дрожжевого. Ира отшатнулась — не столько от страха, сколько из брезгливости. Смуглое, заросшее грязно-серой бородой лицо вынырнуло прямо перед ней; пересечённая шрамом пустая глазница, точь-в-точь как у Тихона, зияла красноватой тьмой.
— Я не…
Голос её предал. Ира попыталась схватиться за воротник — её поймали и за вторую руку тоже.
— Али, может, хошь, расскажу, что сокол твой — никакой не сокол, а? Я уж знаю, — ухмылка у него такая же кривая, как и рожа. Ира попыталась отстраниться — отчаянно и бесплодно. — Я вас, тварей, в Летице перевидал…
— Что в-вам нужно? — выдавила Ира, стараясь не дышать глубоко. Кислая вонь набивалась в ноздри, как вата, отравляла рассудок.
— Ишь… — мужик плотоядно цыкнул краем перекошенного рта. — Пасть свою поганую не разевай, уразумела? Со мной пойдёшь. Хоть какое словечко услышу — убью. Я ваше племя жалеть не привык.
Ира с трудом кивнула. Мысль отчаянно пыталась работать: чего он хочет? Идейный фанатик? Или ему пообещали денег, и можно попытаться перебить цену? Почему ждал до сих пор, если давно их раскусил? Или, может, не давно — только сейчас, когда она бросилась улепётывать, когда он приметил, как одного за другим схватывают его земляков чары немоты… Или знал давно, но искал шанса продать подороже… Впрочем, на этот счёт гадать нет смысла. Важно, куда и зачем её тащат.
Они пробиралсь вдоль частокола, пустынными задворками, путём, которым Ира только что рассчитывала вырваться на свободу. Это было глупостью. Бессмысленным, паническим рывком, прошедшим мимо разума. Если бы нужно было бежать, Ярослав нашёл бы способ дать ей знать. Он занят чем-то важным прямо сейчас; может, говорит со старостой, или успокаивает местных, или выясняет, много ли в Березне одарённых… Он уверен, что оставил Иру в безопасности, на попечении Цветаны…
— А ну!
Ира испуганно отдёрнула руку от шеи. Она сама не успела заметить, как потянулась к цепочке. Этот тип если не знает, то догадывается. У ворот никого нет; видно, как далеко впереди, в низине меж холмов, пылит по дороге княжеский отряд. Одинокое багряное знамя, отделившееся от остальных, реет на ветру в полудюжине километров от деревни; кто-то ждёт, не считая нужным скрываться. Может быть, те двое всадников, которых они с Цветаной видели пару дней назад. Даже если и так — это ничем не поможет. Напрочь вылетело из головы название страны, из которой она якобы родом. Наверное, даже лучше, если её убьют; по крайней мере, Георгий Иванович точно останется с носом…
Конвоир ни с того ни с сего решительно свернул с дороги в луга. Точнее — не в луга даже, а к ощетинившемуся за ними ельнику, который местные из суеверия обходили десятой дорогой. Что это значит? Князь тут ни при чём? Её попросту взяли на испуг, чтобы… что? Потрёпанному странствиями борцу с ведьмовством потребовалась женщина? Это… не самый худший вариант. Может быть, даже лучший из возможных… Жаль, не в её власти выбирать судьбу.