— С удовольствием, — Алисия поднялась.
Стоило нам ступить на паркет, как шаловливая мелодия сменилась ненавязчивым медленным вальсом, когда единственным танцевальным движением остаются непроизвольные объятия. Королева легко кружилась, стоило музыке чуть изменить своё течение, а её красное платье, вероятно, чертовски странно смотрелось вкупе с моими белоснежными одеждами культиста.
— Я вспомнила нашу первую встречу, — она положила голову мне на плечо. — Как ты сказал, что ни к чёрту тебе сдались мои деньги и возможности, но книги из библиотеки ты с удовольствием прочтёшь, — королева улыбнулась. — Что произошло, Спектра? Почему тебя так долго не было?
Я и сам не знал. Изнутри страны похожи, а потому восстановить цепочку событий по обрывкам памяти вряд ли удастся: существовали места в каждой из этих стран, которые не то что выглядели — они воспринимались абсолютно одинаково. И сказать, где конкретно я находился… вряд ли подобную информацию сможет достать кто-то, кроме шарлатанов, которые ещё и наврут с три короба.
Алисия прижалась теснее. Я не помнил слишком многого, чтобы сказать, какой она была до того; играла ли моими чувствами; способна ли королева на предательство или же смиренно ждала моего возвращения, ни разу ни с кем не удовлетворяя своих желаний…
— Не молчи только, — она вновь заговорила первой. — Скажи, если ненавидишь и видеть не хочешь, но не молчи, чёрт бы тебя побрал, — пальцы девушки чуть сильнее, чем требовалось, сжимали мою ладонь.
Она была в отчаянии.
Но любил ли я королеву Итория хоть мгновение из своей прошлой жизни?..
Музыка вновь переменилась, в этот раз — не ради королевы. Паркет начал пустеть, вот и пустили нечто «более молодёжное», как говорится… Я бросил короткий взгляд на королеву и повёл её ближе к стене. Никто не обращал на нас внимания: на балу присутствовало слишком много именитых гостей, чтобы те, кто не имел звучного имени, бегали за первыми, словно послушные псы. И королева лишь стала ещё одной среди своих, а не вышла потанцевать в толпу простолюдин, где её растерзали бы на клочки ярко красного платья.
— И что теперь? — Алисия не позволила мне покинуть зал, резко остановившись. — Хочешь сбежать от всего? Я не позволю… не позволю. Ты больше не покинешь меня.
Я промолчал, сдержав ещё в зачатке фразу о том, что в любой момент могу уйти. Понятия не имею, что должен был произнести влюблённый оболтус, но, очевидно, не это.
— Давай выйдем, — я смотрел на этих людей во фраках, на их очаровательных дам и идеальную выправку каждого, начиная от слуг и заканчивая каждым приглашённым гостем. — Не могу дышать здесь.
И это частично было правдой. Количество людей вынуждало меня использовать больше магической энергии, нежели требовалось наедине, а ещё слишком волновало присутствие загадочной иллюзии и некого кукольника, руководящего происходящим из-за учтиво закрытой шторки. Танцы, бал, разговоры о любви — я мог проводить время так, как только захочу, несмотря даже на тот факт, что находился я в плену… такова уж слава Фантома.
— На балкон, — девушка недовольно вздохнула, сжала мою руку и одними губами произнесла: — И не думай сбежать в этот раз.
Чувства застилали взор королевы… Мы вновь пересекли зал, в этот раз — по полукругу, не сталкиваясь более с танцующими кавалерами и дамами. Казалось, присутствие всех этих людей раздражает и королеву, но сделать никто из нас ничего уже не мог.
Алисия дёрнула ручку, и мы взошли на террасу. «Балкон» оказался буквально необъятным: при желании, Коу могли бы посадить здесь несколько отрядов элитных магов, и никто не ощущал бы себя, как килька в бочке. Да… комфортное место для встречи, ничего не скажешь. Я обогнал девушку и первым оказался у перил. Внизу разверзлась такая шаблонная пропасть, что хотелось спросить, не в кино ли мы, но для таких расспросов я абсолютно неправильно построил стратегию.
— Хорошо, мы тут. Можешь говорить.
Я вздохнул. По пути все мысли улетучились, даже самые здравые, и теперь я мог лишь с недоумением смотреть на девушку и молчать, не решаясь произнести и слова. Что я мог сказать? Правду и только правду, если желал разобраться с накатывающим комом неразберихи, но признаваться в собственном бессилии всегда тяжелее, нежели обвинять кого-то.