Крис кивнул, но его мысли по-прежнему занимала медицина.
– Не хочу вдаваться в технические тонкости, но даже если бы все пациенты умерли от лейкемии, речь все равно бы шла о заболеваниях совершенно разной этиологии. Я уже не говорю о том, что процесс формирования опухоли до сих пор плохо изучен. Это относится и к лимфомам. А здесь мы имеем дело с абсолютно непохожими группами клеток – эритроидами и бета-клетками, – канцерогенез которых практически неизвестен. Единственное, что объединяет описанные вами случаи, – быстрота протекания болезни. В остальном они отличаются друг от друга так же резко, как рак поджелудочной железы и саркома кожи. И если лучшие онкологи мира не знают, что вызывает данные болезни, кто может намеренно использовать их как орудие убийства?
– Лейкемию вызывает радиация, – сухо заметила Морс. – Не надо быть гением, чтобы наградить кого-то раком.
Она права, подумал Крис. Многие выжившие после Хиросимы и Чернобыля умерли позднее от лейкемии. Мария Кюри скончалась от болезни, вызванной опытами с радием. Даже тупым орудием можно нанести сложнейшие виды повреждений. Доктор задумался о том, у кого есть доступ к гамма-радиации. Например, у врачей, дантистов, ветеринаров или даже техников, обслуживающих рентгеновские установки или работающих с радиоактивными изотопами для лучевой терапии. Версия агента Морс не так уж беспочвенна. Но ее исходная посылка по-прежнему казалась ему дикой.
– Кстати, это уже делалось раньше, – добавила Морс.
– Что именно?
– В конце тридцатых нацисты ставили опыты по стерилизации больших групп евреев, причем без их ведома. Людей просили сесть за стол и заполнить какие-то анкеты, на что требовалось около пятнадцати минут. В это время на их гениталии с трех сторон направлялся мощный поток гамма-лучей. Опыты были удачными.
– Господи Иисусе!
– Почему бы не проделать то же самое с посетителем, явившимся, например, в офис к адвокату? Или в кабинет дантиста?
Крис крепче нажал на педали, но промолчал.
– Вы, разумеется, знаете, что в исследовательских лабораториях ученые специально вызывают рак у животных?
– Да, для этого им вводят канцерогенные химикалии. Но их легко проследить, агент Морс. Я имею в виду – после вскрытия.
Она бросила на него скептический взгляд.
– Если бы. Но вы сами сказали, что от рака умирают не сразу. Через восемнадцать месяцев все следы канцерогенов могут улетучиться. Возьмите хоть бензол.
Крис нахмурился.
– Бензол вызывает рак легких?
– А также лейкемию и миелому, – дополнила она. – Это доказали после обследования заводских рабочих, отравившихся бензолом в Огайо и в Китае.
Она хорошо подготовилась, подумал Крис. Или кто-то подготовил ее.
– Вы получили результаты токсикологических анализов после смерти жертв?
– Они не проводились.
Доктор удивился:
– Почему?
– Несколько тел кремировали до того, как у нас возникли подозрения.
– Обычная практика.
– В других случаях мы не сумели добиться разрешения на эксгумацию.
– Но почему?
– Это сложно.
Крис уловил нотку фальши.
– Бросьте, агент Морс. Если агенты ФБР намерены провести судмедэкспертизу, они это делают. Как насчет семей умерших? Они что-нибудь заподозрили? Поэтому вы начали расследование? Или все дело в вашей сестре?
Впереди два больших мотоцикла дали левый разворот, блеснув огоньками сквозь дождь.
– Есть семьи, у которых сразу возникли подозрения.
– Несмотря на то что их родные умерли от рака?
– Да. Мужья многих жертв были редкими мерзавцами.
Понятное дело.
– И все жертвы хотели развестись?
– Нет. Они не подавали на развод.
– Значит, это сделали их мужья?
Морс снова посмотрела на доктора.
– Мужья тоже не подавали.
– Но что происходило, черт возьми? Они просто консультировались с адвокатом?
– Вот именно. Мы полагаем, в каждом случае бывает всего одна консультация, иногда две. Адвокат подыскивает богатых клиентов, которые в случае развода теряют большие деньги. Или опеку над детьми. Когда становится ясно, что такой клиент по-настоящему ненавидит супругу и готов пойти на все, он предлагает особые услуги.
– Любопытная версия. И вы можете доказать?
– Пока нет. Адвокат очень осторожен. Его трудно поймать за руку.
Крис недоверчиво покачал головой:
– Вы не можете доказать ни существования убийцы, ни самих преступлений. Гипотезы основаны на одних предположениях.
– И на словах моей сестры.
– Которые она произнесла на смертном одре, после сильного удара.
На лице женщины застыли вызов и упрямство.
– Не хочу вас обидеть, – продолжал Крис. – Поверьте, я сочувствую вашей потере. Мне часто приходилось быть свидетелем подобных трагедий, и я понимаю, как это тяжело.
Она промолчала.
– Но вы должны признать, что ваша история надуманна. Словно в полицейских сериалах, – добавил он, вспомнив разговор с Фостером, – а не в реальной жизни.
Морс не выглядела рассерженной, наоборот, ее будто позабавили его слова.
– Доктор Шепард, в 1995 году сорокачетырехлетнего невролога из Медицинского центра Вандербильта арестовали с большим шприцем и четырехдюймовой иглой в кармане. В шприце были борная кислота и солевой раствор. Вы, конечно, прекрасно знаете, что инъекция такой смеси в сердце приводит к летальному исходу.
– Трудно представить, для чего еще могла понадобиться четырехдюймовая игла, – отозвался Крис.
– Невролог собирался убить врача, контролировавшего его работу в клинике. Обыскав его квартиру, полиция нашла пособия по убийству и запас токсических веществ. Среди прочего обнаружили рицин – один из самых сильных ядов в мире. Невролог собирался пропитать страницы книги специальным раствором, который помогает рицину поникать сквозь кожу. – Морс посмотрела на Криса и вопросительно подняла брови. – Ну как, это не кажется вам надуманным?
Доктор молча переключил скорость и прибавил ходу. Морс догнала его через минуту.
– В 1999 году в больницу Сан-Хосе поступила женщина с тошнотой и головными болями. Компьютерная томография ничего не показала. Но кто-то из сотрудников случайно положил серьги женщины рядом с рентгеновской пленкой. Позже, проявив снимки, техники обнаружили на них странные дефекты. Их было видно невооруженным глазом. В конце концов врачи догадались, что на пленку подействовали серьги женщины.
– Они были радиоактивны?
– Точнее, одна. Муж пациентки занимался лучевыми болезнями. Полиция обратилась в ФБР, и мы проверили другие вещи женщины. Ее сотовый телефон фонил так, словно его привезли из Чернобыля. Оказалось, что муж спрятал в трубке маленькую капсулу с цезием-137. Конечно, потом он ее вынул и поместил обратно в свинцовый контейнер, хранившийся у него в офисе. Но следы остались.
– Пациентка заболела раком?
– Пока нет, но это очень вероятно. Она получила дозу, в четыре тысячи раз превышающую норму.
– А что случилось с мужем?
– Сидит в тюрьме «Сен-Квентин». Я просто хочу сказать, что врачи тоже способны убивать. И порой они делают это очень изощренно. Я могу привести вам еще сотню примеров.
Крис махнул рукой:
– Не надо. Я сам видел много чокнутых врачей.
Он старался говорить небрежным тоном, но ему было не до шуток.
– В Миссисипи четыре с половиной тысячи докторов, – продолжила Морс. – Плюс пять тысяч дантистов. Плюс ветеринары, лаборанты, техники, студенты мединститутов, медсестры и сиделки – целая армия подозреваемых, и это лишь в одном штате. А я всего неделю занимаюсь этим делом.
Крис уже осознал, что версия агента Морс вовсе не абсурдна: это впечатление складывалось только оттого, что у него было мало фактов.
– Надо найти причину смерти каждой жертвы, вернее, причину самой причины – этиологию рака крови. Если проблема в радиации, вы сумеете резко сузить круг подозреваемых.
Голос Алекс зазвучал более взволнованно:
– Эксперт, с которым я говорила, утверждает, что это самый простой и надежный способ.