Он не сводил с нее глаз. Нина вдруг почувствовала себя совершенно голой, несмотря на то что была в халате.
— Не хочешь ли ты пригласить тех, с кем вместе училась в колледже Уэллесли?
— Я была бы счастлива, если бы на церемонии, кроме нас, присутствовали только священник и пара свидетелей, — ответила Нина, стараясь ничем себя не выдать. — И потом, почему тебе так хочется рассылать приглашения всем подряд по списку из наших с тобой ежегодников?
— Потому что у тебя нет никаких ежегодников, Нина. Как нет и родственников в Шотландии!
— Что?! — Нина выпрямилась и сжала кулаки, чтобы не дрожать. — О чем ты говоришь?
— О тебе. И о твоей так называемой семейной истории. Это чушь, Нина. Чистейшее вранье от первого до последнего слова!
Энтони поднялся и медленно направился к камину.
— Хейл и Лесли Уолкер Дэвис, — торжественно вымолвил он, кивая на портрет красивой молодой пары, который стоял на каминной полке. — Я навел кое-какие справки. Они ведь никогда не существовали, правда? — Он бросил на Нину насмешливый взгляд. — А если и существовали, то не имели никакого отношения к винокуренному заводу в Шотландии и никогда не погибали в авиакатастрофе. Школа в Эдинбурге, которую ты, как утверждаешь, заканчивала, слыхом о тебе не слыхивала. Равно как никто о тебе ничего не знает и в колледже Уэллесли.
Гартвик подошел к Нине и взглянул на нее в упор. Сунув руки ей под халат и обхватив ее за ягодицы, он вызывающе продемонстрировал право собственника.
— Прежде чем жениться на тебе, Нина, я хочу знать, кто ты есть на самом деле, черт побери!
Нина и не предполагала, что Энтони станет ворошить ее прошлое, но он покопался в нем, и достаточно основательно! Итак, у нее два выхода из ситуации: она может с ним спорить, но поскольку они оба знают, что он прав, она потеряет все; или она может рассказать всю правду, и тогда победа по большому счету останется за ней.
— Итак, я предложила тебе брак. К сожалению, ты в нем не слишком заинтересован. — Ее лицо постепенно превратилось в маску равнодушия. — Мое второе предложение понравится тебе больше, потому что ты получишь не только признание, но и извлечешь немалую выгоду.
Энтони сел на диван напротив нее, сделал глоток виски и кивнул.
— Я расскажу тебе свою историю только в том случае, если ты купишь на нее права, — хмыкнула Нина.
— С чего бы это?
— С того, что моя история входит в жизнеописание некоей знаменитости, которым я уже давно занимаюсь. Называется оно: «Истинные цвета: правдивая история Изабель де Луна». — При этих словах в глазах Энтони промелькнул испуг, как она и предполагала. — Это повествование о родителях Изабель, их скандальном браке, не менее скандальной смерти, а также о таких подробностях ее личной жизни, о которых может знать только очень близкий человек.
— И насколько близко ты знаешь Изабель де Луна?
— Я выросла вместе с ней, нас воспитывали как сестер, — торжествующе повысила голос Нина. — Тебе достаточна такая степень близости?
— Пожалуй, да. Продолжай.
— Изабель — непростая штучка. Ее биография может стать именно таким сногсшибательным бестселлером, который позволит тебе возродить «Гартвик-хаус». И я готова тебе ее предоставить.
— За плату.
— А ты как думал? С этой минуты, дорогой, все, что происходит между нами, будет иметь свою цену. Включая это! — Она на мгновение распахнула халат.
— Ну что ж, хорошо. А из нас с тобой получаются неплохие негоцианты, а? — Он сделал глоток, глядя на Нину поверх края стакана. — Скажи, с чего ты взяла, что кто-нибудь станет покупать биографию художницы? Мир не вертится вокруг интриг нью-йоркского бомонда.
— Но именно сейчас мир хочет побольше узнать об Изабель де Луна, — самодовольно отозвалась Нина. — В этой книге будет секс, насилие, тайна и знаменитая личность — все вместе. — Ее губы скривила презрительная усмешка. — Не могу представить себе ни единого, даже самого тупого издателя, который упустил бы такой шанс.
Энтони тотчас оглоушил ее следующим заявлением:
— Убийство произошло много лет назад в Барселоне. А после смерти Мартина де Луна дело было закрыто.
— Как раз наоборот, после смерти Мартина все запуталось окончательно. Теперь никто не знает наверняка, убивал он жену или нет. Кроме разве что Изабель.
— Интересно, почему ты так думаешь?
— Говорят, она была свидетельницей преступления и либо испугалась рассказать в суде правду, либо заставила себя вычеркнуть это событие из памяти.
— Если она испугалась признаться тогда, то не станет делать этого и теперь. Тем более она не станет говорить с тобой.
— Ну и что! Я изложу факты, которые мне удалось раздобыть, и предложу читателю самому сделать вывод. Изабель знаменита и популярна. Речь идет об убийстве, а она, как ни крути, была в самой гуще событий. Ты сам научил меня тому, что люди охотно платят за то, что их возбуждает.
Энтони поставил бокал на столик, поднялся в полный рост и рассмеялся:
— Ты льстишь себе, Нина, сверх всякой меры. И потом, зачем мне платить за то, с чем ты так охотно расстаешься? И что за безумие полагать, будто бы твои «Истинные цвета», основанные на слухах и догадках, опубликуют где-нибудь, кроме колонки светских сплетен? Издание такой книги — рискованное дело, — добавил он. — Особенно если она написана бульварной писакой с поддельными документами.
Через четыре часа после его ухода Нина буквально кипела от злости. Надежды на поддержку Гартвика растаяли без следа, его оскорбления и уличение в мошенничестве ранили ее в самое сердце. Но все это бледнело в сравнении с растущим ощущением собственной никчемности.
«Истинные цвета» вдруг стали чем-то большим, чем просто подстраховка. В них теперь заключалась единственная надежда Нины на светлое будущее.
— С днем рождения, тетя Флора! — Последний раз они виделись полгода назад. — Не могу поверить, что тебе исполнилось восемьдесят девять.
— Я чувствую себя ничуть не лучше и не хуже, чем вчера, когда мне было всего восемьдесят восемь, — весело ответила Флора. — Как прошло открытие выставки?
Удивительно, что Флора помнит об этом! Ведь и впрямь накануне в ставшей вдруг престижной галерее Скай состоялось открытие ее выставки «Движение разума».
— Мы распродали все еще до открытия. Я выслала тебе каталог.
— А какие были отзывы в прессе?
— Им по-прежнему не нравится то, что я даю своим сериям литературные названия.
— Скажи им, что это влияние тети Вины, — хмыкнула Флора. — Но что же все-таки говорят о самих картинах?
— Те, кто разбирается, хвалят и говорят, что… — она сделала паузу, перебирая и читая вырезки из газет, — что моя живопись приняла новый, необычный оборот… о, а вот это мне нравится! Томпкинс считает: «четкость проступающих теней свидетельствует о том, что картины для художника являются формой медитации».
— Интересно, — отозвалась Флора. — А Филипп на выставке был?
Изабель улыбнулась. Флора никогда не сдается.
— Да, был. Мы поговорили, и не более того.
— Плохо. Он — то, что нужно. И я сказала ему об этом, когда он месяц назад заезжал ко мне в гости. По пути в Лугано. — Она сделала паузу, чтобы Изабель успела осмыслить информацию. — Но это был не единственный раз, когда он навещал старую леди. Если честно, Изабель, общаться с ним для меня в радость. Он очень тонко чувствующий человек. Он мне нравится.
— Вы оба на редкость общительны, — язвительно заметила Изабель, по-видимому, испытывая нечто вроде ревности по отношению к Филиппу и восьмидесятидевятилетней женщине.
— Да уж, — отозвалась Флора на другой стороне Атлантики. — Кстати, Алехандро сказал, что «Дрэгон текстайлз» выставлена на продажу.
— Правда? И за сколько?
— Подробностей я не знаю. Но если хочешь, попрошу Алехандро все разузнать.
— Спасибо, не нужно. Наверное, Пако лучше оставаться в неведении относительно моего интереса.