Как-то утром, когда Леа вошла в город, питая надежду увидеть Зибеона, он ее разочаровал. Полная печали, она покинула солнечный свет и вошла в длинный темный проход меж каменных стен, что вел к источнику, но, едва она миновала первую караульню, летом пустующую, потому что все мужчины работали на полях, кто-то схватил ее с такой силой, что кувшин упал с головы и разбился. Она почувствовала, что ее втаскивают в караульню и покрывают бесчисленными поцелуями. Сначала она перепугалась, потому что никто из мужчин с ней так не обращался, но, когда она увидела, что это Зибеон, страхи оставили ее, потому что он был с ней мягок и нежен. В этот день они всего лишь страстно целовались, и прошло довольно много времени, прежде чем она неохотно рассталась с ним. Зибеон шепнул Леа, что ей нужен новый кувшин для воды, и, оставив ее в караульне, побежал покупать новый сосуд. Он предупредил ее, что на вопрос о странном кувшине она должна отвечать, мол, по ошибке взяла у источника чужой. В этот день подмена осталась незамеченной, и в течение жарких летних дней Леа часто ходила к источнику, всегда надеясь, что Зибеон перехватит ее у караульни. Теперь они уже не только целовались.
Как-то Эферу довелось заметить, что кувшин его сестры не похож на те, которыми пользовались другие девушки, и он спросил, откуда такой взялся, а она, густо покраснев, ответила: «Должно быть, я по ошибке взяла его у источника». Но он в это не поверил. Он попросил одну пожилую женщину, которая тоже ходила за водой, присмотреть за его сестрой, и вскоре шпионка сообщила, что Леа и сын правителя встречаются в караульне.
– В караульне! – повторил Эфер. Эти два строения у стен, ведущих к источнику, были в его плане главными точками, которые необходимо захватить при штурме Макора. Он был и обрадован, узнав, что караульни пусты, и возмущен при мысли, что его сестра, возможно, проводит там время с хананеем, ибо его опыт был почерпнут лишь из общения с храмовыми» проститутками. Сначала он подумал, что надо посоветоваться с отцом, но потом отказался от этой мысли, потому что старик был всецело занят организацией оседлой жизни. Эфер обо всем рассказал своему брату Ибше, и они вдвоем начали следить за сестрой.
Довольно быстро братья убедились, что она странно ведет себя. Как-то днем они, оказавшись у главных ворот, подслушали, как она прощается со своим любовником, и, едва только Леа оказалась вне поля зрения стражи, они схватили ее и приволокли в шатер Цадока. Но сын правителя, поднявшись на башню, смотрел, как она пересекает поля. Не созвав подмогу, он кинулся за троицей и одновременно с ними оказался в лагере ибри.
– Она распутничает с хананеями! – закричал Эфер отцу.
Зибеон, вынырнувший у него из-за спины, ударил брата Леа по губам. Блеснули кремневые ножи, и ибри убили бы юношу, не вмешайся старый Цадок, который ждал ответа Леа.
– Чем ты занималась? – спросил он дочь.
– Пряталась в темноте с хананеем! – рявкнул Эфер.
Снова Зибеон кинулся к молодому ибри, но его остановило вмешательство Цадока, который продолжал ждать ответа Леа. Та ответила, что любит сына правителя и, если их отцы договорятся, она хотела бы выйти за него замуж.
– Они уже поженились! – предупредил Эфер, и Леа зарделась, когда мужчина ее семьи ощупал ее тело и убедился, что она беременна. – Забросаем их камнями! Тут же, на месте! – потребовал Эфер, но Цадок уже допрашивал молодого Зибеона. Как и многие хананеи, он был обрезан. Он был готов принять Эль-Шаддаи как единого бога. Он не собирается заставлять Леа поклоняться Баалу или Астарте. Он был привлекательным и честным молодым человеком, и можно было понять, почему Леа обожает его.
Все это Цадока устраивало, и, поручив Зибеона защите своих старших сыновей, он направился к алтарю, перед которым молился столько лет:
– Эль-Шаддаи, как ты поступишь в этом деле? Должны ли мы принять хананея в нашу семью? Должны ли мы подчинить тебе их богов?
Ответа не последовало, но, по крайней мере, великий бог клана Цадока не возразил против этого союза, так что патриарх, вернувшись к сыновьям, сказал: «Если правитель Уриэль согласится, ваша сестра выйдет замуж за его сына». Он отверг все возражения, которые могли последовать, и в молчании возглавил делегацию, которая проследовала к главным воротам. Возбужденная толпа высыпала на стены, а ибри были готовы к столкновению с правителем Уриэлем и его женой Рахаб.
– Наши дети хотят пожениться, – сообщил патриарх, и настал момент проверки тех добрых намерений, которые были свойственны обоим главам общин. Уриэль отчетливо понимал важность этого брака, ибо именно на такой путь развития отношений он и надеялся. Он был удивлен, что в эту ситуацию оказался вовлечен его сын, но он должен был поддержать эту попытку слияния обеих групп.