Помолчав, он ткнул пальцем в Табари:
– А вот этого типа, Джон, думаю, тебе следует уволить.
У Веред перехватило дыхание, но Зодман, не меняя строгого выражения лица, продолжил:
– У него не хватает научного подхода. Он не обращает внимания на детали.
– Его дядя Махмуд… – запнулся Кюллинан.
– Он не только не заметил, что в лесу Уингейта стоят две вывеску, – сказал Зодман, – но в тот первый вечер, когда все вы шептались в палатке, я пошел прогуляться на холм, и меня окликнул сторож. «Тут нельзя ходить», – сказал он, а когда я спросил почему, он объяснил, что на этом месте мистер Табари закопал греческую статую, чтобы завтра найти ее и порадовать какого-то чудака из Чикаго. – И с этими словами он ушел.
Когда о пассажире, которого они только что проводили, напоминал лишь замирающий гул турбин, Веред Бар-Эль вздохнула:
– В Израиле прошла острая дискуссия, почему американские евреи не хотят эмигрировать. Наконец я поняла. Больше чем один или два таких, как он, у нас не разместятся.
Она насмешливо посмотрела на Кюллинана, и тот сказал:
– В Америке места много. Мы можем принять любого энергичного человека.
Во время долгого пути обратно в Макор он снова спросил Веред, почему они с Элиавом не поженятся, и она осторожно ответила:
– Жить в Израиле далеко не просто. И не всегда легко быть евреем. – Она явно дала понять, что не хочет продолжать разговор на эту тему.
– Ты не видела воджерского раввина и его близких, – заметил Кюллинан, – но можешь себе представить…
– Мне доводилось знавать ребе, – загадочно сказала она. – Пейсы, меховые шляпы, длинные сюртуки – и все какие-то сумасшедшие. Это часть груза, который мы несем.
– Почему евреи так усложняют жизнь себе… и другим? – спросил Кюллинан. – Вот что я имею в виду. Мы, католики, собираем экуменические конференции, чтобы свести к минимуму архаическую структуру нашей религии, а вы, израильтяне, похоже, делаете все, чтобы она стала еще более архаичной. В чем причина?
– Ты видел старых евреев в Воджерской синагоге. Почему бы тебе не посмотреть на молодых евреев в кибуце? Они отказываются пудрить себе мозги этими старыми обрядами, но знают Библию лучше любого католика. Они изучают ее не в поисках религиозных форм, а чтобы найти органические основы иудаизма. И я думаю, Джон, что ответ мы сможем найти в нашей молодежи… а не в старых ребе.
– Хотел бы я иметь твою уверенность, – сказал он.
Затем его внезапно, друг за другом, посетил ряд откровений о жизни в кибуце, и он открыл для себя причины, которые поддерживали убежденность Веред, что спасение Израиля, скорее всего, покоится на идеализме и убежденности, истоки которых коренятся в кибуцах. Стоял вечер пятницы, Кюллинан вернулся на раскопки после посещения вечерней службы в синагоге Акко, и, когда сидел за своим столом в общей комнате, увидел, как из кухни выходит официант, лицо которого было ему знакомо. Это было живое и сильное лицо мужчины сорока с лишним лет. Его седоватые, цвета стали, волосы были коротко подстрижены на немецкий манер. У него не было левой руки, и пустой рукав рубашки был туго заколот булавкой. Это был генерал Тедди Райх, один из героев израильской войны за независимость, а теперь – член кабинета министров. Два года он был послом Израиля в Соединенных Штатах, и его хорошо знали в Америке, где он проявил себя умным и удачливым дипломатом.
Но Тедди Райх был не столько солдатом, государственным деятелем или дипломатом, сколько членом кибуца Макор, откуда и черпал силы. Он помог становлению этого общинного поселения, организовал его экономику и правила существования; в целом мире ему не принадлежало ровно никакого имущества, только его доля в кибуце, и в течение года он часто приезжал из Иерусалима, чтобы пятничными вечерами принимать участие в общих собраниях. Когда он бывал в кибуце, то шел работать на кухню, и там, однорукий, он показывал молодым ребятам то, что усвоил за долгие годы, когда у евреев не было родины: работа, напряженная работа – вот в чем спасение человека, и особенно еврея.
Он поставил тарелку с едой на столик археологов и сказал Элиаву: «Не можешь ли зайти ко мне на кухню?» Кюллинан видел, что Веред способствует начинаниям Элиава, как заботливая мать-несушка, но когда она заметила, что Кюллинан наблюдает за ней, то нервно рассмеялась:
– Говорят, Тедди Райх хочет предложить Элиаву какую-то важную работу.
– В правительстве? – спросил ирландец.
– Бен-Гурион считает его одним из самых талантливых молодых людей, – сказала она, и Кюллинан подумал: она говорит о нем как о соседском мальчике, который не имеет к ней никакого отношения.