Люди беспомощно наблюдали за тем, как их дети теряются перед реальностью, которая смущала их и пугала. Так началась Эра без сновидений. Помимо прочего люди теряли способность сочинять истории, создавать новые способы определения себя: кто мы и что мы в пространстве и времени.
А потом грянул хаос. Всеобщая паника и неистовое насилие пронеслись всесокрушающим ураганом по земле, по воде и по воздуху. Брат — на брата, страна — на страну. С точки зрения техники это жуткое ритуальное действо было разыграно безупречно.
Многие были убеждены, что это какой-то супермега-вирус убойной силы, созданный провидением или самой природой — в наказание людям за то, что мы не берегли свою Землю и не сумели правильно распорядиться ее дарами. Но была и другая теория: что это не вирус, а нервно-паралитический газ принципиально нового типа — дело рук некоей таинственной террористической организации, начавшей последний, широкомасштабный джихад против всего человечества.
И вот что странно: никто даже и не удивился. Как будто все всегда знали, что рано или поздно у человечества разовьется стойкая аллергия на себя самого. Очень скоро первоначальные импульсы к разрушению сменились глубоким унынием. Взаимные обвинения были забыты. Мир словно впал в оцепенение. Человечество, наконец, объединилось… в общем несчастье.
Казалось бы, не такой уж существенный компонент для рецепта творения. Но когда сновидений не стало, вроде бы безграничное человеческое воображение поблекло, как древний папирус. Только теперь, лишившись способности видеть сны, люди поняли, что их сновидения были мощнейшим из всех микроскопов, из всех телескопов и всех экранов. Только теперь люди поняли, что всякая сила, которой строилась их культура, проистекает из так называемой сон-силы.
Сновидения — это порталы, через которые мы входили в иное пространство и время, где царствует дух и где мы брали энергию, чтобы раскрасить мир яви. Именно там, в мире снов, целители находили рецепты своих снадобий, ученые — свои формулы, великие художники и композиторы — свои гениальные образы и гармонии. Именно там созревали истории, прежде чем облечься в слова и воссоздать мир заново.
Но в тусклом сумраке этого нового Средневековья, этого нового «темного века» иногда все же рождались люди, наделенные даром сновидения. Их было мало — считанные единицы, — носителей так называемого морфогена: гена, отвечающего за способность видеть яркие, полноценные сны.
Наличие этого гена не зависело от расовой и половой принадлежности. Мужчин и женщин среди Сновидцев-Сказителей было примерно поровну, и их удивительные истории, отголоски сияющих сновидений, стали для всех остальных единственным способом соприкоснуться с таинством воображения и снов.
Они брали слова напрямую из царства снов. Они строили фразы по магическим формулам сверхчувствительного языка Сон-Шаманов. Их берегли и ценили. Они были как аватары, посланные в мир, чтобы вновь пробудить в людях воображение.
Сновидец, Сплетающий Сны, тоже владел этим священным языком — он умел создавать истории — разукрашивал яркими красками обесцвеченное сознание тех, кто не мог видеть сны — извлекал из отчаяния надежду. Люди впивали в себя его голос, как новорожденные телята пьют материнское молоко. Он заряжал их кровь новой энергией.
Его губы сочились чарующими рассказами, выбранными из цветущей тайны. Его слова превращались в миф, сотканный из воспоминаний, которых никто никогда не знал, и плоти, которой никто не касался. Каждая история была как фрагмент нового цветового спектра.
Он легко и естественно переходил от плодородной богини, производящей на свет целый мир, к погибельным токам свирепого ветра. От темных мыслей ревнивца-любовника к трепетному мерцанию стрекозьего крылышка.
Его слова открывали в печали пронзительное сладострастие и сокрытую в правде ложь.
Образ Сновидца был таким же живым и ярким, как и его рассказы. Черные волосы до пояса, смуглая кожа с бронзовым отливом, выразительные темно-карие глаза, тонкие черты лица — обманчиво хрупкие, они как будто еще пребывали в процессе формирования.