С посланцами хазарского кагана императору Михаилу предстояло обсудить возможность совместных военных действий на Кавказе, в глубоком тылу еретиков-павликиан и поддерживающих их арабов. Неожиданный поход хазарской конницы мог бы наделать немалый переполох в стане еретиков и их багдадских покровителей. Известно ведь, что наибольшую выгоду на войне может доставить обман противника.
Вообще война — это искусство обмана. Поэтому, если ты и можешь что-то сделать, врагу следует показывать, будто ты этого не можешь. Если ты пользуешься чем-нибудь, показывай противнику, будто ты этим и не собираешься пользоваться. Если ты далеко, показывай, будто ты близко. Если ты близко, создай у него ощущение, будто ты далеко. Главное — ещё до решающего сражения победить врага точным расчётом.
А главная проблема, которая не отпускала ни на час, — военное присутствие арабов в Малой Азии.
Война кровоточила непрерывно на протяжении многих лет, но внешне почти ничем не походила на классическое противостояние двух армий. Военные действия за долгие годы приобрели затяжной и даже рутинный характер. В Малой Азии сложилась вполне определённая схема арабских набегов на земли империи. Весенний набег, начинаясь в половине мая, когда лошади были уже прекрасно откормлены на подножном корму, продолжался обычно в течение тридцати дней — до середины июня.
В это время на плодородных ухоженных землях империи лошади захватчиков находили обильный и как бы вторичный весенний корм.
С половины июня до половины июля ленивые мусульмане устраивали передышку от войны — и себе, и своим лошадям.
Затем начинался летний набег, длившийся примерно шестьдесят дней — с половины июля до половины сентября.
Что же касается зимних походов, то арабы предпринимали их только в случае крайней необходимости, причём в глубь империи не заходили и старались, чтобы весь набег продолжался не более двадцати дней, поскольку именно на этот срок каждый воин мог нагрузить на своего коня необходимое количество фуража. Зимние набеги арабы совершали в конце февраля и первой половине марта.
Повторявшийся из года в год грабёж малоазиатских провинций империи приводил к разорению поселян-стратиотов, к оскудению государственной казны. Подданных империи угоняли в рабство, брали в плен, и их приходилось освобождать за немалый выкуп.
Время от времени империя и халифат договаривались об обмене пленными, и процедура эта, отработанная на протяжении десятилетий, уже стала настолько рутинной, что послов халифа, приезжающих в Константинополь с предложениями об обмене и списками пленных, чиновники логофиссии дрома могли по нескольку месяцев держать при императорском дворе, даже не докладывая о посольстве монарху.
Именно так обстояло дело и в 859 году, когда высокопоставленный посланник халифа Мутаваккиля вместе со своей весьма многочисленной свитой всю зиму томился в столице империи в ожидании приёма, а в это же самое время в Багдаде дожидался высочайшей аудиенции посланник Михаила, престарелый патрикий Трефилий.
Не докладывали императору и о том, что пленные греческие архонты и стратиоты все эти долгие месяцы страдали от голода и холода, содержась под стражей во временных лагерях на реке Ламусе, близ двух мостов, где обычно происходил обмен...
Процедура приёма послов превращалась для императора Михаила в настоящую пытку.
Михаил с трудом выносил неимоверную тяжесть придворного церемониала и этикета, не всегда ему хватало сил не только душевных, но и физических — ведь на василевса надевали столько дорогих златотканых одежд, столько инсигний и украшений, что тонкий юношеский стан Михаила с немалым трудом сохранял вертикальное положение. Тяжесть золота и драгоценностей клонила Михаила к земле, и если бы не помощь специально обученных придворных, поддерживавших священную особу императора под обе руки на всём пути к золочёному трону, Михаил, пожалуй, был бы не в состоянии сделать и двух шагов.
Сопровождаемый вестиаритами и рослыми гвардейцами, император Михаил важно уселся на Золотом Троне. Рядом с ним, почтительно склонив массивную голову, стал кесарь Варда, чуть поодаль — толмачи и секретари, высокородная придворная свита и всякая прислуга.
Когда всё было готово к приёму посольств, с потолка Хрисотриклиния опустился тяжёлый золотой занавес, отделивший императора и его приближённых от всего зала.
Через некоторое время на той стороне, за занавесом, послышался нестройный шум, чьи-то шаги, лязг оружия, шорохи и покашливание, — сопровождаемые грозной стражей, в зал на цыпочках входили иноземные послы.