Голос изменил ему. Он лежал молча и спокойно смотрел на Роурка. Через полчаса он умер.
Китинг часто встречался с Кэтрин. И не менее часто с Доминикой.
Доминика внимательно наблюдала за ним. Он вполне устраивал её в качестве спутника на случай незанятого вечера.
Временами Китинг забывал о том, что она – дочь Франкона. Он забыл все первоначальные причины, по которым он хотел с ней познакомиться. Сейчас ему не нужна была её помощь в продвижении. Он просто хотел её. Одно её присутствие вызывало у него желание овладеть ею. Но в то же время он чувствовал себя с ней беспомощным. Он не мог допустить мысли, что женщина может быть к нему равнодушной. Но он не был уверен даже в её безразличии. Он выжидал, он старался предугадать её настроение и вести себя с ней так, как ей хочется. Но все его догадки оставались без ответа.
Однажды на балу он попробовал во время танца прижать её сильнее, чем обычно. Он знал, что она заметила это и поняла. Но она не отстранилась. Она смотрела на него неподвижным взглядом, словно ожидая чего-то. Надевая на нее шубу, он провел рукой по её оголенному плечу. И снова она не отстранилась. Она ждала. Они вместе пошли к такси.
В такси она сидела молча. Прежде она никогда не считала его присутствие настолько значительным, чтобы молчать. Она сидела, положив ногу на ногу, плотно завернувшись в шубу. Её длинные пальцы отбивали на колене ей одной слышный ритм. Он подвинулся к ней и обнял её. Она не сопротивлялась, только пальцы её замерли. Он прижался губами к её волосам. Это не был поцелуй. Просто его губы в течение долгого времени как бы отдыхали на её волосах, как бы найдя свое успокоение.
Когда такси остановилось, он прошептал:
– Доминика… разрешите мне подняться к вам… только на несколько минут…
– Да, – ответила она. Это слово было безжизненным, ровным, безличным. В нем не звучало приглашения. Но раньше она никогда ему не позволяла этого. Он следовал за ней. Сердце у него стучало.
Когда она вошла в квартиру, была какая-то доля секунды, когда она остановилась в ожидании. Он глядел на неё беспомощно, в смятении от счастья. Он заметил паузу только тогда, когда она уже двигалась по направлению к гостиной. Он бросился к ней:
– Доминика… Доминика… Как ты хороша… Я люблю тебя. Не смейся надо мной, пожалуйста, не смейся! Жизнь… Всю мою жизнь… Все, что ты только пожелаешь… Доминика, я люблю тебя…
Он покрыл поцелуями её лицо. Она сидела неподвижно, как неживая. он с силой поцеловал её в губы. Но тут же выпустил её из объятий и в ужасе отшатнулся. Это нельзя было назвать поцелуем. Он держал в своих объятиях не женщину. Она не ответила на его поцелуй. Она не попыталась обнять его. Это не было отвращением – он бы понял. Он мог бы держать её в своих объятиях вечность или тут же отпустить, поцеловать еще раз или даже позволить себе большее – её тело просто не заметит этого. Она смотрела на него, мимо него. Она видела, что с пепельницы упал окурок, протянула руку, взяла окурок и положила его обратно в пепельницу.
– Доминика, – прошептал он. – разве ты не хотела, чтобы я тебя поцеловал?
– Хотела. – Она не смеялась над ним. Она отвечала просто и беспомощно.
– Разве тебя никто раньше не целовал?
– Целовали. Много раз.
– И ты всегда так реагируешь?
– Всегда. Именно так.
– Почему же ты хотела, чтобы я тебя поцеловал?
– Я хотела попробовать.
– Ты бесчувственная, Доминика.
– Мне кажется, что я одна из тех женщин, которых мужчины называют холодными. Прости меня, Питер. У тебя нет соперников, но это распространяется и на тебя. Разочарование, милый?
– Ты… это придет… когда-нибудь…
– Я уже не так молода, Питер. Двадцать пять лет. Наверно, это очень хорошо, спать с мужчиной. Мне бы хотелось хотеть этого. Мне бы даже хотелось стать распутной женщиной. Эмоционально я готова к этому, но практически…
– Доминика, неужели ты никогда не была влюблена? Ну хоть немного?
– Нет. Я честно старалась влюбиться в тебя. С тобой у меня было бы все спокойно. Но видишь? Я ничего не чувствую. Я не чувствую никакой разницы между тобой, Альвой Скарретом или Хейером.
Он встал. Ему не хотелось смотреть на неё. Он забыл о своей страсти к ней и о её красоте. Он помнил только, что она дочь Франкона.
– Доминика, ты выйдешь за меня замуж?
Он знал, что должен сказать это сейчас, потому что позже он уже никогда не сможет произнести этих слов. Его чувства к ней уже не имели никакого значения, он не мог позволить им помешать его будущей карьере. А его чувство к ней сейчас граничило с ненавистью.
– Ты говоришь это серьезно? – спросила она.
Он повернулся к ней. Он говорил легко и быстро. Он лгал сейчас, и он знал это. Поэтому ему было легко.
– Я люблю тебя, Доминика. Я без ума от тебя. Дай мне шанс. Если у тебя никого нет другого, то почему бы и нет? Ты научишься любить меня, потому что я понимаю тебя. Я буду терпелив. Я сделаю тебя счастливой.
От неожиданности она вздрогнула, а потом от души рассмеялась. Она смеялась, откинув назад голову, и это было еще более оскорбительно для него, чем если бы она смеялась горько или издевательски. Ей было просто весело.
Затем она внимательно посмотрела на него и очень серьезно сказала:
– Питер, если я когда-нибудь захочу наказать себя за что-нибудь ужасное, если я захочу наказать себя самым отвратительным способом, я выйду за тебя замуж. – И добавила: – Считай это обещанием.
– Я буду ждать тебя, что бы тобой ни руководило.
Она улыбнулась ему своей холодной веселой улыбкой, которая всегда наводила на него ужас.
– Право, Питер, ты не должен делать этого. Ты и так станешь компаньоном отца. А мы навсегда останемся хорошими друзьями. А теперь тебе пора домой. И не забудь, что ты пригласил меня на ипподром в среду. Спокойной ночи, Питер.