Тут меня так и подмывает съязвить: как видите, риторика о человеческом факторе — одно, реальная инвестиционная политика — совсем другое. Однако положа руку на сердце не решусь упрекнуть большое начальство в развешивании лапши на уши. Нет, оно искренне желает добра, да вот экономика наша как наладилась двигаться шесть десятилетий назад, как попала в предназначенную ей колею, так и ползет по инерции, куда ей надо, а нам не надо. Вокруг этой бесформенной громады суетятся планировщики, предписывают ей новые пути, размечают желательные траектории. Тщетно! С тем же успехом можно пихать в сторону медлительный оползень — руки по локоть уходят в вязкую массу, и только.
Если мы чему-то способны учиться у жизни, то важнейший урок прожитых нами четырех лет перестройки заключается в следующем: плановая система управления изжила себя. Она не в силах обеспечивать даже количественный рост производства, а ведь это относительно простая задачка. По объему валового национального продукта мы занимаем в лучшем случае седьмое место в мире — впереди нас США, Япония, ФРГ, Франция, Англия и Италия, за спиною дышат Испания и Канада. Вот так — в 1913 году были на пятом месте в мире, теперь откатились на седьмое, отдав на заклание плану столько жертв. По уровню жизни (по так называемой потребительской корзине) мы скатились к 45-50-му месту в мире. Тем менее плановая система может обеспечивать структурные подвижки в народном хозяйстве, переход к интенсивным способам развития, товарно-денежную сбалансированность, достойный уровень жизни. Планируем одни пропорции, на деле получаем другие. Сбываются лишь те планы, которые ратифицируют, одобряют самопроизвольные экономические процессы, развивающиеся, как правило, в гибельном направлении. Это иллюзия управления — события и без плана шли бы туда же.
Отсюда следует: бессмысленно стимулировать исполнение самого лучшего, самого прогрессивного плана. По цифрам успех, возможно, и наступит, но более глубокий анализ всякий раз обнаруживает обратное. Само слово «стимулирование» говорит о многом. Стимул — это, как известно, палка, которой древний грек погонял быка. Молчаливо предполагается, что кто-то наверху выберет дорогу, а потом будет стимулировать кнутом ли, пряником ли тягловую силу экономики, то есть работника. Многие так и понимают — модные ныне экономические приемы управления: давайте больше платить тем, кто неукоснительно следует предначертаниям. В действительности это лжеэкономические методы. По существу, они призваны дополнить, а следовательно, и усилить приказное управление. Они подобны наркомовской чарке водки бойцам, штурмующим план.
Сбалансированное народное хозяйство, нормальные пропорции между отраслями достижимы только в рыночной модели. Отказ от директивного планирования, будучи первым шагом к рынку, сразу начал бы оздоровлять ситуацию. Нет спроса на комбайны — производство их автоматически прекращается, общество избавляет себя от оплаты бесполезного труда, сберегает металл, топливо, электричество. Вошедший в притчу Минводхоз ежегодно тратит 12 миллиардов рублей. Два миллиона человек кормятся по преимуществу тем, что портят землю-кормилицу. Не надо запретов! Продолжайте свое черное дело, если найдете заказчиков, готовых оплатить его собственными денежками. При таком порядке отпали бы сотни и тысячи безумных проектов, плановая реализация которых высасывает из страны последние соки. Соответственно сократились бы заказы на цемент, прокат, экскаваторы, трактора… Опять говорю; решение тяжелое, зарплаты лишатся на какой-то срок десятки миллионов людей. Но тогда дефицитными станут деньги, а не товары, что является непременным условием, в сущности, синонимом оздоровления финансов.
Выражаясь научно, стране нужен дефляционный шок (дефляция — понятие, обратное инфляции). Решиться на него непросто. Командная система воспитала социального иждивенца. Начиная с первой пятилетки, ввели планирование фонда зарплаты и средней заработной платы. Это и был тот инструмент, посредством которого государство целенаправленно снижало долю зарплаты в произведенном национальном доходе. Увеличить свой доход работник практически не мог, но зато казна не давала помереть с голоду тем, кто лучше б вовсе не приходил на службу. С тех пор в нашу плоть и кровь вошло убеждение, будто казна обязана содержать нас: произвожу я нужную или лишнюю продукцию, добротные изделия или скверно замаскированный брак — зарплату ты мне обеспечь, а иначе что за социализм, когда нет социальной защищенности. Отступление от такого правила означало бы, что власть вступает в конфликт с большими, самим процессом производства организованными коллективами, которые по приказу той же власти приставлены к выпуску ненужных, не находящих спроса товаров. Противостояние опасное. Куда как легче запустить печатный станок и удовлетворить спрос на деньги. Для каждого отдельного человека прибавка зарплаты не совсем пустая, и потому эмиссией удается сбить недовольство конкретных коллективов — за счет снижения покупательной способности рубля у всех, кто получает доход. С выпуском очередного мешка фальшивых денег казначейство как бы отщипывает дольку от каждого рубля — и накопленного в сбережениях, и выдаваемого в день получки. Беда, размазанная на двести миллионов лиц, получающих доходы, сию минуту не столь заметна, как снятие с казенного кошта отдельного коллектива. Однако беспорядочная эмиссия, наблюдающаяся с весны 1988 года, развалила потребительский рынок всего лишь за год и сегодня довершает его разрушение.