И дело здесь — по крайней мере, сегодня — отнюдь не в темпах экономического роста, не в вале, не в количестве производимой продукции. Нам пора избавиться от «религии темпов», от почти мистического ужаса перед возможным их снижением. Мы сами себя загнали в угол, в тупик: в неотвратимом выборе между религией, мистикой и экономической рациональностью мы все еще продолжаем выбирать религию, жертвуя ради нее национальным будущим страны.
Высокие, если хотите, надрывные темпы роста нам нужны сегодня лишь в суперновых отраслях — так называемых отраслях высокой технологии. Но эти отрасли даже в США дают сейчас 8–9 процентов валового национального продукта, все остальное приходится на долю обычных, традиционных отраслей производства и сферу услуг. Нам не нужно больше металла: во всем индустриальном мире происходит сокращение производства рядового металла, и лишь одни мы, ослепленные лозунгами еще первых пятилеток и связанные по рукам и ногам затратным механизмом, продолжаем бездумно наращивать его производство, даже не спрашивая самих себя — зачем? Нам не нужно наращивать вал по станкам (в подавляющем своем большинстве давно уже устаревшим по техническому уровню): большая часть наших станков либо вообще стоит, либо занята в одну смену, либо ремонтируется, либо работает при таких допусках, что лучше бы они вообще не работали. Мы производим около 800 миллионов пар обуви в год (и еще около 100 миллионов импортируем) — никто в мире не производит столько ни по валу, ни в расчете на душу населения. Зачем нам в этой отрасли вообще какие бы то ни было темпы роста? Разве не ясно, что надо просто производить другую обувь, а не наращивать производство нынешней — никудышной?
Даже в агропромышленном комплексе нам сегодня не нужен рост по валу: мы губим, портим, гноим, теряем не меньше 20 процентов годового производства зерновых, 60–70 процентов фруктов и овощей, 10–15 процентов мяса. Нам не нужно больше минеральных удобрений, тракторов, комбайнов: мы производим минеральных удобрений в 2 раза больше, чем США, тракторов — в 6–7 раз, комбайнов — в 14–16 раз, а хлеб, как известно, мы покупаем у них, а не они у нас. По тракторам, например, реальный спрос уже на 1/3 меньше производства. Правильно говорят: откажись сейчас от насилия, обяжи комбайностроителей самостоятельно искать потребителя, они, вероятно, не загрузили бы и половины заводских мощностей. И в этих условиях мы еще собирались вложить миллиарды рублей в строительство нового тракторного завода в Елабуге?!
Нельзя, не нужно, неэффективно ускоряться везде и во всем. Такое ускорение иллюзорно. Не в валовом ускорении сегодня главные проблемы страны, не здесь лежат основные силы и основные источники нашего движения вперед. Нам нужен иной экономический механизм, иное качество роста, то есть иное качество нашей продукции, иной научно-технический уровень производства, наконец (и это, убежден, самое главное), иная социальная обстановка в стране, раскрепощающая творческие силы человека, задавленные многодесятилетним прессом чудовищно разбухшей административной пирамиды. Обстановка всеобщего надрыва, вала любой ценой (так сказать, из кожи вон), заложенная в двенадцатый пятилетний план, — это не та обстановка, которая может позволить нам не на словах, а на деле добиться прогресса в экономической реформе. Это не парадокс, это реальность нашей жизни: нам нужно не выполнение, а, наоборот, невыполнение заданий двенадцатой пятилетки по многим, если не по большинству отраслей.
Более того: именно обстановка всеобщего надрыва, директивная ориентация на вал объясняют тот печальный и в высшей степени тревожный факт, что Закон о государственном предприятии (объединении), на который мы все возлагали такие надежды, с трудом пробивает себе дорогу в жизнь. Почему? Потому, что министерства тихо, без шума, не обращая внимания на стенания и вопли печати, продолжают душить его. Произвол в госзаказе, отчисления от прибылей предприятий в пользу бюджета и министерства на уровне 85–95 процентов, невозможность распоряжаться фондами без визы сверху, невозможность ни продать свою продукцию, ни потратить свои рубли вне системы «карточного снабжения», рост обязательных к исполнению директивных показателей, спущенных сверху под лицемерным названием «контрольных», — много ли надо, чтобы закон превратился на деле в пустой звук? Благо техника дела давно известна и давно отработана — именно так хозрасчет (т. е. самостоятельность, самоокупаемость, самофинансирование) уже был задушен однажды, в 1965 году.
Я далек, конечно, от мысли, что в министерствах сегодня сидят одни злодеи, неисправимые бюрократы, готовые на все, лишь бы не потерять власть, люди, полностью безразличные к судьбе страны. Нет, уверен, что в большинстве своем наши бюрократы — порядочные и неглупые люди. Но что, скажите, им делать, если вся обстановка заставляет их душить реформу еще на корню? Пока еще именно министерства отвечают за производство, за выполнение заданий двенадцатого пятилетнего плана, пока еще ни одна из их функций в реальности не передана вниз, самим предприятиям и объединениям, пока еще рынок, самонастройка, договорные отношения, деньги, полновесный рубль — это все теория, дискуссии, прекраснодушные мечтания людей, получивших наконец право говорить, но по положению своему не отвечающих ни за что.