БРЕМЯ ДЕЙСТВИЙ
У меня хорошая новость, читатель: Сырдарья и Амударья впадают в Аральское море. Сам видел с аэроплана, сам пошлепал ладошками по воде — впадают, как и положено по географии. В последнее десятилетие это случается не часто, только в многоводные годы. И хотя разум осознавал, что немощные, ленивые струи не напоят море, впервые за эти недели отпустило сердце, притупилась тревога. Наверное, у каждого бывало в детстве: натворишь непоправимое и хоть вешайся — что же мне теперь за это будет? Пусть придет чудо, пусть станется, что мне это приснилось. В младости так оно в конце концов и выходило. В нашем возрасте чудеса перестали случаться.
Надо идти навстречу беде. Кто бы и как бы не заварил тюрю, расхлебывать нам с вами — мы в ответе за все, что произошло при нас. А для начала предстоит оценить масштабы бедствия, стало быть, и объем предстоящей работы.
В старой книге, не помню теперь какой, вычитал однажды: в период расцвета страна рождает певцов и героев, в период упадка — чиновников и много пыли. Почему пыли? При чем тут пыль? Слово затесалось в максиму вроде как не из той кассы. Но нет, не ошибся мудрец. От Арала осталась, считай, половина, и с обсохшего дна, как утверждают ученые, поднимается 75 миллионов тонн мельчайших частиц песка и соли в год. Участились песчаные бури. От них не укрыться, не убежать — пыль забивает глаза, уши, дыхалку, ее не успеваешь отхаркивать, она проникает в наглухо закрытые окна домов, в салон машины, губит на корню все живое.
На стыке великих пустынь Каракумы и Кызылкум рождается третья, получившая уже имя — Аралкум. Пыль и пески приканчивают город Аральск. Без малого половина его жителей разбежалась — ушло море. Нависла над песками на века построенная пристань. Поникли клювы портальных кранов. Громадные корабли, выстроившись гуськом, бороздят килями песчаные волны. Так что же нам за все это будет? Мужайся, сердце. Прямо сейчас предстоит выслушать, что скажут нам глаза в глаза уцелевшие жители сего града Китежа навыворот.
Ветеран войны Утебай Келимбетов:
— А нас кто-нибудь спросил, согласны ли мы жить без моря? Девять тысяч девятьсот мужчин ушли из нашего города на войну, половина не вернулась. Так то война. А теперь за что люди гибнут? Мне восемьдесят лет, успею умереть, где родился, а другие?
Худайберген Засекенов, краевед:
— В нашем краю был в ссылке Тарас Шевченко. Оказывается, он в раю жил — рос камыш, была рыба. Деревья сажал, и прижились. Теперь засохли. Мы как в концлагере, только колючей проволоки нет.
Будат Альсеитов, врач:
— Из тысячи новорожденных сто умирают, не прожив года. Стали рождаться уроды. Какие? Разные. Без анального отверстия. С укороченным кишечником. С врожденным слабоумием. Без одной конечности. Без черепа — в лицевой части кости есть, на затылке — кожа, и все. Я здесь двадцать три года, раньше этого не было…
Мы еще разложим горести по полочкам, не отмахнувшись ни от одной, — пока тут все свалено в кучу. Однако мужайся, сердце, до конца, мы едва еще начали инвентаризацию свалившегося на нас наследства. Гибель Арала — не вся беда, а лишь малая ее толика. Все видят: было море — и вот исчезает. Не столь заметен постороннему более грозный процесс: деградирует среда обитания 30 миллионов человек, населяющих Среднюю Азию.
Перед отъездом в экспедицию я имел обстоятельную беседу с первым заместителем министра мелиорации П. А. Полад-заде. Он заверил:
— Вы не найдете в Средней Азии площадей, окончательно погубленных. Неблагополучные земли есть, однако ни одного орошаемого гектара не списано.
Докладываю читателям, что это неправда. В одной Кзыл-Ординской области списано 28 тысяч гектаров, или десятая часть орошаемых земель. В Каракалпакии выпало из оборота 100 тысяч гектаров — каждый пятый поливной гектар. Сам видел эти земли с самолета, походил по ним, пощупал, попробовал на зуб — на них во веки веков чего-либо полезного не произрастет, голая соль. Бросовые затраты государства и хозяйств только в двух областях близки к миллиарду рублей.
Это бы еще ничего. Хуже, что на миллионах гектаров уровень соленых грунтовых вод подтянулся с прежних 30–50 метров до критических отметок — где полтора метра, где метр, а где и того меньше. Деревья на той земле гибнут — их корни проникают в мертвый слой, и сразу засыхают вершины, соль выступает на ветках. Хлопок, арбузы, овощи пока растут — у них корешки покороче. Но все равно плодородие поливных земель падает. В 1979–1980 годах с гектара брали по 28,1 центнера хлопка, в следующем пятилетии — по 25,6, в 1987 году — меньше 23 центнеров. Урожаи кукурузы упали за десятилетие с 48 до 40 центнеров. Да и такое, в общем-то, скудное плодородие поддерживается крайней мерой: приходится промывать почву, причем делать это надо постоянно, чтобы подушка пресной влаги давила соленую воду, не давала ей выйти на поверхность.