— Я так и знал, что стресс. Просто слово это странное на ум не приходило. А про вторую воду я обязательно запомню. Экая, однако, хитрость лесная! Скажу тебе честно, как сегодня с утра встал, так и понял, что день выдался какой-то проблемный. Явно совсем неправильный день. Я ведь сегодня весь день думал. О нас, о природе вещей и нашем Дальнем Лесе. Что ни говори, а природа у нас сказочная. И вот как только она диссонирует с моим мироощущением, так у меня от этого особая тревожность наблюдается. Такой вот синдром нарисовался. А может и страшная болезнь развиться от этого обычного природного безобразия. Вот ведь как бывает — живешь себе не тужишь, а тут, за углом, на неровном повороте жизненного пути, тебя ждет судьба с дубинкой невиданной болезни. Одно естественное спасение у меня осталось — березовый сок!
— Любишь ты пугать всех своими страшными болезнями да неровностями жизненного пути. Да и судьба в наши сказочные места не ходит с дубинками. Никогда. Конечно, целый день думать — совсем не к добру. Кто же такое истинное наказание выдержит! Я вот, как котомку новую придумаю, иду к Серебряному озеру, пройтись и от мыслей отдохнуть. Только не помню, чтобы ты когда-нибудь болел, ты ведь всегда здоровый и веселый. А сок березовый нам всем дан для борьбы со стрессами да несуразностями, — сонно проговорил ежик. — Куда же без него в Дальнем Лесу!
Вздохнул ежик и подвинулся на лавке, молчаливо приглашая хорька Василия присесть рядом. Меньше всего ежику хотелось в этот час философствовать о природных катаклизмах и прочих несуразностях. Думать хотелось о чем-то добром и суразном. Но выслушать ближайшего соседа и отхлебнуть немного березового сока — это просто святое дело.
Хорек торопливо подошел и сел рядом с ежиком. Так и сидели они молча и любовались ночным пейзажем уже почти совсем заснувшего леса, освещенного одинокой луной, пока не начал Василий нервно ерзать. А это был верный знак того, что не так просто поболтать о природных несуразицах, погоде, стрессе, странностях непростой и замысловато закрученной судьбы или последних новостях Дальнего Леса и окрестных королевств он пришел в ту ночь к ежику. Какая-то тайная мысль завладела Василием и не давала ему расслабиться.
Когда Василию чего-то было надо, то он начинал ерзать, как будто на гвоздь сел, и его хвост начинал нервно дергаться. Вот как сейчас. Порою казалось, что мысли и слова у Василия находились в постоянном соревновании и перегоняли друг друга, так что Василий всегда любил говорить короткими предложениями, чтобы не потерять мысль окончательно. Да и после принятой еще дома порции березового сока он решил не испытывать судьбу обычным для себя длинным оборотом безбрежности безумного словоизлияния.
— Вот ведь что, — начал хорек Василий и внимательно посмотрел на ежика.
— Что? — оторопел ежик, не понимая, к чему в этот раз хорек клонит. Сложно понять философа после изрядной дозы выпитого сока, особенно в сумраке ночи. Но ежик уже внутренне напрягся. Ведь даже в идеальных условиях утреннего благодушия и спокойствия понять до конца, чего же на самом деле хочет его сосед и не отстать от замысловатого полета его стремительной мысли было совсем не просто. Ежик по опыту многолетнего общения с другом прекрасно знал, что почти всякий разговор с Василием подобен процессу познания и поиска истины в сумерках угасающего дня. Тем более именно сейчас, в загадочном таинстве ночи, при лунном свете и после изрядной дозы березового сока!
— Да тумана совсем нет. Был и пропал. Наверно, внутрь весь пошел, — задумчиво промолвил хорек, весьма основательно отпивая березового сока.
— Определенно внутрь, — согласился ежик, — куда же еще! Тут и спорить нечего. Туман, он такое свойство имеет — просто въедается внутрь.
— Во-во. Точно ты заметил. Туман, он субстанция такая, — согласился хорек, — просто беда случается с туманами, прямо-таки природная несуразность.
На самом деле ежик не понял, куда внутрь ушел туман и почему именно с туманами какая-то диковинная беда случается, но решил поддержать друга в этой мысли. Василий слыл в лесу настоящим философом и истинным поэтом. Вот только с работой ему не везло. Так бывает у многих философов без определенного таланта и склонности — творческая натура всегда в поиске.