Когда заупокойная служба кончилась, Марри поднялись и промаршировали вокруг гроба, чтобы, как полагается, в последний раз взглянуть на покойника. Тетя Элизабет взяла Эмили за руку и хотела потянуть за собой, чтобы та прошла вместе с ними, но Эмили попятилась и отрицательно замотала головой. Она уже попрощалась с ним. В первое мгновение показалось, что тетя Элизабет будет настаивать, но затем она с мрачным видом прошествовала вперед одна — настоящая Марри, с головы до ног. На похоронах не должно быть никакой неприличной сцены.
Дугласа Старра предстояло отвезти в Шарлоттаун, чтобы похоронить рядом с женой. Все Марри направлялись туда, но Эмили оставили в Мейвуде. Она смотрела вслед похоронной процессии, которая медленно, извиваясь, поднималась по длинному зеленому холму, под начинавшим накрапывать серым дождиком. Эмили была рада, что идет дождь; она не раз слышала от Эллен Грин: «Счастлив тот покойник, которого окропит дождем», — и было приятнее смотреть, как папа уходит в эту мягкую, добрую серую дымку, чем если бы он исчезал в сверкающем, смеющемся солнечном свете.
— Ну, должна сказать, похороны прошли отлично, — произнесла Эллен Грин над ее ухом. — Все было так, как положено, несмотря ни на что. Если твой папа наблюдал с небес, Эмили, я уверена, он остался доволен.
— Он не на небесах, — возразила Эмили.
— Господи! Да что ты за ребенок! — только и смогла сказать Эллен.
— Он пока еще не там. Он только на пути туда. Он сказал, что будет шагать неторопливо, пока я не умру, чтобы мне удалось его догнать. Надеюсь, я скоро умру.
— Нехорошо, очень нехорошо желать такого, — с осуждением отозвалась Эллен.
Когда последний экипаж исчез из вида, Эмили снова вошла в гостиную, взяла из шкафа книгу и свернулась калачиком в кресле с подголовником. Женщины, прибиравшие в доме, были рады, что она сидит тихо и никому не мешает.
— Хорошо, что она в состоянии читать, — мрачно заметила миссис Хаббард. — Некоторые маленькие девочки не могут оставаться такими спокойными… Дженни Худ прямо-таки визжала и вопила, когда ее мать выносили из дома… у них семье все такие чувствительные.
Эмили не читала — она размышляла. Ей было известно, что Марри вернутся во второй половине дня. Вероятно, тогда и будет решена ее судьба. «Мы обсудим этот вопрос, когда вернемся», — сказал в то утро после завтрака дядя Уоллис, и она слышала его слова. Какое-то природное чутье подсказало ей, что это за «вопрос»; и она охотно отдала бы одно из своих хорошеньких остреньких ушек за то, чтобы другим услышать предстоящее обсуждение. Но не приходилось сомневаться, что на время семейного совета ее отошлют в спальню, а потому она ничуть не удивилась, когда в сумерках к ней подошла Эллен и сказала:
— Тебе лучше пойти наверх, Эмили. Твои тети и дяди идут сюда, чтобы обсудить свои дела.
— Можно я помогу вам готовить ужин? — спросила Эмили; она подумала, что если будет слоняться возле кухни, то, возможно, кое-что услышит.
— Нет. Ты скорее будешь мешать, чем помогать. Сейчас же отправляйся наверх.
Эллен вперевалку удалилась в кухню, не задержавшись, чтобы проследить, пошла ли Эмили наверх. Эмили неохотно поднялась на ноги. Как сможет она уснуть в эту ночь, не зная, что будет с ней дальше? А она чувствовала, что ей ничего не скажут до самого утра, если вообще что-то скажут.
Ее взгляд упал на длинный стол в центре комнаты. Покрывавшая его большая скатерть свисала тяжелыми складками до самого пола. Черные чулки промелькнули по ковру, ткань слегка заколыхалась, и… все стихло. Эмили, сидя на полу под столом, поудобнее сложила ноги и с торжеством выпрямилась. Она услышит, какое решение они примут, и никто ни о чем не узнает.