«Ах, если бы только можно было рассказать обо всем папе!» — подумала Эмили.
Она не могла ужинать — ей казалось, что она никогда больше не сможет есть. Ох, до чего она ненавидела эту несправедливую, отвратительную учительницу! Она никогда не простит ее — никогда! Если бы только найти какой-нибудь способ расквитаться с мисс Браунелл! В груди сидевшей за ужином маленькой, бледной, безмолвной Эмили кипел настоящий вулкан оскорбленных чувств, отчаяния и гордости — да, гордости! Воспоминание о пережитом унижении было даже еще мучительнее, чем сознание несправедливости. Ее, Эмили Берд Старр, которой ничья рука никогда не касалась иначе как с любовью, ударили, словно непослушную малышку, на глазах всей школы. Кто мог вынести такое и продолжать жить?
И тут вмешались высшие силы. Они направили тетю Лору к книжному шкафу в гостиной, чтобы поискать в нижнем ящике какое-то письмо, которое она хотела перечитать. С собой она позвала Эмили, чтобы показать ей любопытную старую табакерку, принадлежавшую когда-то Хью Марри. Отыскивая эту табакерку, она вынула из ящика большую пачку пыльных, длинных и узких, темно-розовых полос бумаги.
— Давно пора бы сжечь эти старые почтовые описи, — сказала она. — Какая их тут куча! Только лежат годами да собирают пыль. Абсолютно бесполезные бумаги. Отец когда-то держал здесь, в Молодом Месяце, почтовое отделение. Почта поступала три раза в неделю, и каждый раз вместе с почтовой сумкой приходило одно из этих длинных красных «извещений», как их называли. Мать всегда оставляла их, хотя они, однажды использованные, уже были ни к чему. Сожгу-ка я их прямо сейчас.
— Ах, тетя Лора, — выдохнула Эмили; она едва могла говорить — так велики были желание получить эти бумаги и страх, что ей их не отдадут. — Не жгите их… дайте их мне… пожалуйста, дайте их мне.
— Да на что они тебе, детка?
— Ах, тетечка, у них такие прелестные чистые задние стороны, на которых можно писать. Пожалуйста, тетя Лора! Сжечь эти извещения просто грех.
— Что ж, бери, дорогая. Только лучше, чтобы Элизабет не видела.
— Хорошо, хорошо, — прошептала Эмили.
Она схватила свою драгоценную добычу в охапку и буквально бегом бросилась на второй этаж, а затем еще выше — на чердак, уже ставший для нее излюбленным убежищем, где ее предосудительная склонность думать о далеком и неведомом не могла досадить тете Элизабет. Здесь в тихом уголке у слухового окошка всегда колыхались тени верхушек деревьев, покрывая красивым мозаичным узором голый пол. А прямо напротив окошка, если смотреть поверх деревьев, открывался вид на озеро Блэр-Уотер. Стены были увешаны пучками мягкой пушистой шерсти, приготовленной для прядения, и мотками уже готовой пряжи. Иногда тетя Лора пряла на большом прядильном колесе в другом конце чердака, и Эмили с удовольствием слушала его жужжание.
Она присела в нише у чердачного окна, взяла, задыхаясь после быстрого бега, из пачки одно извещение, выхватила из кармана карандаш — столом ей послужила старая картонка — и начала лихорадочно писать. «Дорогой папа!» А потом все-все о событиях этого дня, о своем восторге, о своей обиде и боли… Она писала быстро и сосредоточенно, пока краски заката не увяли, превратившись в тусклые, озаренные лишь слабым светом звезд, сумерки. Куры остались не накормлены… кузену Джимми пришлось самому пойти за коровами… Задира Сэл не получила парного молока… тетя Лора сама вымыла посуду — но какое все это имело значение? Эмили, в сладостных муках литературного творчества, забыла обо всем мирском.
Когда она исписала задние стороны четырех извещений, было уже слишком темно, чтобы продолжать это занятие. Но она уже выплеснула на бумагу все, что терзало ее душу, и снова была свободна от злобы и страстей. Даже к мисс Браунелл она испытывала лишь странное равнодушие. Сложив свои четыре извещения, она крупными буквами написала сверху: «Мистеру Дугласу Старру, по дороге на Небеса».
Затем она подбежала к старому, истертому дивану в дальнем конце чердака и, опустившись на колени, спрятала свое письмо и пачку еще не исписанных извещений на маленькой полочке, образованной поперечиной, прибитой снизу к раме дивана. Эмили обнаружила эту полочку, когда однажды играла на чердаке, и подумала, что на ней можно было бы отлично прятать секретные документы. Никто никогда не наткнется на них там. Этой бумаги ей хватит на много месяцев: здесь, должно быть, сотни этих отличных старых извещений!