Кто-то из присутствующих осенил себя святым знамением:
- А что дальше было, кузнец?
- А дальше вернулся Кестус, мой брат, и надавал мне по шее. Пока я уши развесил - гусей кто-то стащил.
- Погоди. Что же получается? Он в здешних болотах живет уже больше, чем полвека?
- Пожалуй, что и дольше. Я давече говорил, что еще мой дед, иной раз, про него вспоминал.
- Сколько ж ему лет?
- Сколько бы ни было - руки пачкать он не любит. Действует хитростью и издалека. Если это он напал на Ивельхейм, значит будет ждать, пока тут живых не останется. Потому как власть он имеет только над хладными трупами.
- А что же тогда эти твари за ним пошли? - Спросил какой-то человек в разорванной на груди рубахе с проступающими пятнами запекшейся крови. Или они тоже того? Хладные трупы?
- Сие мне не ведомо.
Кузнец нежно провел ладонью по гладкой лакированной поверхности балясины:
- Хорошая работа. Жалко, что сгинет и не останется того, кто вспомнит труды этого плотника.
Тишину нарушила женщина. Та, что помогала раненым. Она тихо присела на скамью рядом с кузнецом.
- Лейтенант стражи совсем плох. Если знаете кто-то молитвы - сходите к нему.
Старик, сидевший рядом молча поднялся на ноги и ушел.
- Еще двое не доживут до утра. - устало выдохнула она. Ее платье, все изорванное на лоскуты и черное от запекшейся крови - в сумраке часовни оно придавало бедной женщине вид какой-то растерзанной птицы.
Яков смотрел на нее и думал, что такую птицу он когда-то видел в книжке с яркими картинками. Ее читали детям в школе, в окна которой он часто заглядывал, когда проходил мимо, ведя на луг гусей. Бывало он останавливался у открытого летним утром окна и подолгу слушал рассказы. А тот рассказ, был про странных птиц из далекой страны. В засушливые годы они выкармливали своих птенцов собственной кровью. Учитель, который рассказывал детям об этих птицах говорил, что они - символ родительской любви. Яков хорошо запомнил этот рассказ и теперь, в этой женщине он видел ту самую птицу, что отдает себя без остатка.
Мытарь тяжело поднялся и глядя куда-то сквозь запертые дубовые двери сказал:
- Егерь был прав. Нужно уходить отсюда. Пока еще есть силы.
- С ранеными? - Женщина подняла на него уставшие глаза.
- Они будут нас задерживать.
- Нельзя их оставлять. - Она умоляюще смотрела на сборщика подати.
Он молчал.
- Трудно такое сказать вслух? - Тихо вымолвила женщина. - Сказать, что они обречены.
Йозеф вскочил. Его лицо налилось красным, а глаза ошалело бегали из стороны в сторону.
- Я не плохой человек! - Закричал он. - Я не плохой! Просто… Я не знаю как быть! Мне жалко их, но если мы останемся здесь - то погибнем. Если понесем с собой раненых - тоже погибнем.