- Мама, Мама, там киса.
- Успокойся, милая, там никого нет. Тебе померещилось.
- Там киса. Давай ее впустим. Ей холодно. У нее из ротика идет пар.
Женщина настороженно посмотрела в щель между досками и набросила на окно тряпку. Зной июльского дня во сто крат усиленный тлеющими тут и там смолянистыми срубами домов, уступал свой огненный трон душной летней ночи.
А за окном уже показался край полной луны. Она лениво выползала из-за высокого холма на западном краю города. Человек в балахоне, заканчивал приготовления на его вершине. Кости дюжины волов были тщательно перебраны и теперь составляли два почти одинаково огромных могучих скелета животных. Перетянутые между собой жилами из двух лежавших у его ног растерзанных человеческих тел - они словно высеченные из камня статуи возвышались над лысой вершиной. Наконец человек выбрал два самых массивных бычьих черепа и водрузил их на положенные места. После чего вернулся к человеческим телам. Присев он погрузил обе руки прямиком в кровавое месиво и зачерпнул полные ладони. Бесшерстное бледное существо с большими рыбьими глазами, словно подернутыми пеленой, сидело поодаль и наблюдало за всем происходящим. Величиной с крупную собаку, оно также преданно смотрело на хозяина и улавливало каждый его жест. - Можете уходить. Иншафат. Вы больше мне не нужны. - сказал не оборачиваясь человек. Существо не уверенно развернулось не отводя взгляд от хозяина, и перебирая худыми перепончатыми лапами по припорошенной кровью траве, двинулось прочь с холма. Внизу его ждали подобные ему. Их горящие в опустившейся тьме глаза жадно взирали на вершину. Человек на холме подошел к костяным изваяниям и приложил к черепам ладони. Кровь потекла по белой кости, покрывая ее причудливой сетью ручьев. Отпечатки рук на бычьих лбах зашипели. Он медленно провёл пальцем поверх рисунка, выводя буквы. - "Куенос Атиалан". - прозвучало в тишине. Человек убрал руку и сделал шаг в сторону. Старые кости заскрипели, расправляя спины. Черепа: один, затем второй - подняли пустые глазницы к небу и, откуда-то, будто из глубины давно истлевшего горла, вырвался рев. Громовым раскатом он спустился с холма в агонизирующее тело умирающего города, заставляя звенеть остатки стекол в окнах.
Люди внутри часовни вдруг умолкли. В их душу ворвался леденящий кровь ужас. Прошла, казалось, целая вечность, пока кто-то из них осмелился заговорить:
- Нужно уходить. Они не оставят живых. Скоро настанет наш черед.
- Куда ты пойдешь? Тебя разорвут как только ты выйдешь за дверь. - Сборщик подати вытряхивал из дорогих на вид сапог забившиеся туда камешки. - Моего денщика сожрали раньше, чем я успел сосчитать до десяти. Сиди, пока сидится. Стены здесь крепкие. На рассвете будем думать.
Человек в зеленой егерской куртке не унимался:
- Если мы не будем ничего делать - они вернутся и довершат начатое. Хоть детей дайте вывести. Дойдем до реки, а там через брод и большак начнется. До соседней Вишневой Заводи доберемся за два дня, если не останавливаться. А там и помощь приведем. - Он посмотрел на женщину, с девочкой на руках.
- Я ее не пущу туда. Лучше уж со мной здесь сгинет, чем там.
- Кто своих детей хочет спасти? - Человек повысил голос, чтобы его услышали в дальнем конце часовни. - Собирайте в путь. Я выведу их из города.
Но никто не встал с места. Один старик начал было говорить, но тяжелая жонкина ладонь, опустившаяся ему на затылок - враз погасила в нем всякий энтузиазм.
- Ну, раз никто не хочет - я пойду сам. Так и так пропадать. Лучше уж с топором в руке, чем как мышь под алтарем. - Егерь зло посмотрел на сборщика подати и пошел к двери.
- Дядька, возьми нас с собой! - Из-за гардины выскочили, как чертята из табакерки - чумазые, перепачканные сажей служки. - Мы уже всех перевязали, а драться мы все равно не умеем. И у Антония тетка в Вишневой Заводи живет.
Чумазый чертенок указал в сторону своего собрата.
- А где ваши родители? - Егерь присел на корточки перед своими попутчиками.
- У меня нету. А у Антония живут аж на перевале у Лиловых гор. Только тетка в Вишневой Заводи. - Второй служка согласно закивал головой.
- А что твой друг молчит-то?
- А он, дядька, с детства немкатый. Его в их хуторе собака перепугала.
- С детства говоришь? Давно ли оно у вас закончилось? - Егерь усмехнулся сквозь длинные рыжие усы, что одним концом свисали вниз, а другим залихватски закинуты были за ухо. - А как же вы разговариваете, что ты про него столько знаешь: и где жил и, что тетка недалече живет?
- Мы, дядька, грамоте обучены. Вот так и разговариваем: он пишет, а я, стало быть, читаю. А еще Антоний рисует. - Мальчик указал пальцем на образ святого, что висел прямо напротив дверей, над аркой перед молитвенной. - Это он Святого Иохима нарисовал для часовни. Правда, как живой?