Я надолго порвал свои связи с Мишей. Они дружил с Томазом, Бадриком, Отариком, кушали шашлыки, запивали Мукузани и Саперави. А может быть и Цинандали. Меня там не было. Стасик, как-то сообщив мне, что голландский шкаф, найденный нами в складчину, он продал Томазику, надолго испортил мне настроение. Слишком я принципиальный.
Горбачёвская перестройка принесла много сюрпризов и восторгов. Кооператоры радовали народ своей находчивостью и гостеприимством. Увидев вывеску «Шашлыки» на угловом флигеле Адмиралтейства, я заглянул туда из любопытства. Чутьё меня не подвело. Шашлыками угощали люди Томазика и Бадрика, а пробить дверь в стене Адмиралтейства им помог принципиальный коммунист Миша. Шашлык, фаршированный взятками. Развалить старый «Англетер» для него стало детской забавой, как и заткнуть рот нарождающимся демократам. Зато появились новые деловые финские друзья, получившие выгодный подряд. Из Бонча, в котором абреки получали так им ненужное, высшее образование, грузины сделали Талион-клуб. Коммунисты не удержали свою власть и Мишу на время задвинули. Но Томазик, принятый у Собчака, его не оставил. Люди с такими широкими связями ему были нужны. Миша знал все здания города, как свои пять пальцев.
После долгой разлуки в декабре 1993 года мне позвонил Миша и попросился ко мне на Новогодний ужин. Я обрадовался и пригласил его с радостью. Оказалось, что шашлыки заняли прочное место в меню Смольнинской столовой. Всё самое ценное в Питере было ими приватизировано за копейки. Гостиный двор, холодильные комбинаты, порт… Пришли они вместе с Томазиком и его новой женой Людой. Наперекор родительскому протесту Томазик всё-таки женился на великовозрастной русской женщине и был счастлив. Выпив по рюмке водки за старый уходящий год, я впал в коматозное состояние и уснул мёртвым сном. Как мне подлили яду я так и не понял. Очнувшись в шесть утра я застал своих гостей, пирующих за моим столом. Через месяц, пятого февраля 1994 года моя счастливая жизнь закончилась. Моя дочь попала в аварию со своим шашлычных дел мастером и чудом выжила. Я ушёл из дома.
Встретив случайно на Невском Мишу, который стал хозяином галереи бутиков в здании бывшего кафе «NORD» и лоснился капиталистическим шиком, я отказался от предложения зайти в Талион и съесть по шашлычку, но с интересом послушал его восторженный рассказ о предпринимательских успехах наших сограждан по СССР Мишико, Кусо, Алика и Отарика, о том, как они праздновали с Томазиком и Бадриком день рождения моей бывшей жены в моём бывшем доме и как горели радостным блеском её голубые глаза. Такой радостной он её ещё никогда не видел. Гамард жвеба!
Post Scriptum.
Михаил Мирилашвили (Хозяин «Гостиный Двор», казино и Петромир), Кусо Мирилашвили (хозяин «Евросервис, Гостиный двор, Фрунзенский), Бадри Какабадзе (хозяин холодильников «Петрохолод"), Александр Ебралидзе (партнёр Аркадия Ротенберга по ТАЛЕОН и всего мира), Отари Хурцилава (ректор Мечниковского медицинского университета) — уважаемые люди, мультимиллионеры, граждане Израиля, Грузии, Российской Федерации, почётные члены списков ФОРБС.
Отарик Квантришвили (2003), Бадри Патаркацишвили (2010), Томазик Кикачеишвили (1998) пали смертью храбрых богатых.
Мясник
Нечистая сила прельстила меня и я в свои двадцать лет породнился с семьёй полковника ОГПУ Петра Гусева. Причём в руке их дочери мне было отказано по причине моей финансовой несостоятельности. Но как поддёргивают мормышку, подманивая рыбу, я только сильней потянулся к этой руке. И тут мне её отдали. С условиями, конечно. С выгодой, как и положено. Много народу российского он, сволочь, загубил. Хотя бы тем, что примкнул к этой шайке чекистов с польским паханом Феликсом во главе. Жену он себе выбрал смазливую, с длинной косой и большими сиськами. Не по рылу каравай. Но права, чтобы их качать, у него были. И мать, училка с Рыбинска, Наталия, дочку свою замуж за полковника выпихнула. Да не полковником он тогда и был. Но всё равно, какие-то звёзды на погонах поблёскивали. Дело было после войны. Сталинские соколы ещё в силе были. Народ дрожал при одном их строгом, злобном взгляде.
Дочь Ритка родилась озорной. Банки с вареньем могла разыскать везде. От этого мать её прозвала вещуньей. Но имена на дороге не валяются. Как назовут, тем и будешь. А вернее, люди видят, что у другого на лбу написано, чем ему предписано в этой жизни заниматься, вот и читают это имя, произносят вслух.
Семья была у Петьки образцовая. От его ласк и телодвижений Ритка понесла и родила в 1947 дочку. Болтались по военным городкам, без особых удобств. А когда определились с жилплощадью в Ленинграде, Ритка и сына Петьке принесла. Петька служил тогда в Австрии, домой в Ленинград жене посылки с отрезами слал, да сервизы мейсенские передавал с проводницами. Так сохраннее. Почтой-то и разбить могли. И виноватых не найдёшь. Но сынок рожей в папу вышел, так что левого похода Ритке не пришьёшь. Жили они тогда в двух смежных комнатах хорошей коммунальной сталинской квартиры на улице Севастьянова и после военных городков с офицерскими общагами о лучшем и не мечтали. Был у них ещё и балкон, куда Ритка выставляла своего последыша на прогулку, а сама хлопотала по хозяйству. Такие блага цивилизации достались ей в награду.
К 1967 году дочке исполнилось двадцать лет и она оказалась на выданье. Понятие в семье были своеобразные, взяли ото всего понемногу, но только то, что им нужно. Из приданного — медный таз, чтоб сладкое варенье было в чём варить. А вареньем угощать мамулю, когда в гости придёт. Содержать, обувать, одевать, дом построить — должен муж с солидной материальной базой. Ну, понятно, муж должен быть покладистым и добродушно взирать на шутки — прибаутки жены, её ухажёров и поклонников. Никаких там сцен!
Таких, было не сыскать. С лица-то у дочки воду не пить. Вот тут-то я и подвернулся. Захомутали меня, маме с отцом условия поставили, руки умыли и кинулись сыночка доращивать. Шёл ему тогда тринадцатый годок. Кабы евреем был, так уже серьёзный возраст. Вроде как совершеннолетие. Но он из русских. Из рыбинских. Смекалистый паренёк.
Мамаше вскоре захотелось на волю. В Ленинграде множество видных мужиков по театрам, да ресторанам болтались. Ритка с подружками торговала лицом и задом, где только могла. Но театр хорошим был предлогом. Как бы повышать культурный уровень. Подружкам помогала привороты делать на мужиков. Вроде как в шутку. А когда одна потасканная тётя за академика замуж выскочила, на Ритку смотреть стали с опаской. Тут Ритка и разошлась. Академики на дороге не валяются. Папашеньку постылого выкинули из дома в коммуналку, себе с сыночком квартирку кооперативную выменяла. Хоть и однокомнатную, но в кирпиче и кухня 10 квадратов. Долго полковник за фарфоровые чашки бился, но так ни с чем и убрался восвояси. Потом после долгих лет мытарств с пьяницей соседом в хрущобе на Ново-Измайловском, разменял я его в приличную комнату на Фонтанке, и сгинул он оттуда в родные саратовские края помирать.
А тётя, распустив свой павлиний хвост, брала от жизни всё. Не всё, правда, давали. Дураков-то мало осталось в СССР. Но были ещё. Вот он — я!
Начал я расточать свои силы, деньги и талант с достройки загородного дома, который она купила вскладчину с новонайденной подружкой-сверстницей, которую прельстила в туристической поездке в Прагу. Та была из учёной семьи, но дача просто так тогда не давалась. Даже учёным. А у тёти папашенька умер. Проживал он, изгнанный из дома тётиной мамашенькой Надей, видимо за отстаивание своих законных прав. Жил он в с доброй женщиной в посёлке Отрадное и радовался жизни. После его смерти тётенька пришла к вдове и начала качать права. Получила деньги за полдома, который принадлежал доброй вдове, да ещё права на постройку или покупку дома в этом районе. Так и и получилось, что нашла она недостроенную половину каменного двухэтажного дома, которую размахнувшийся мечтатель Никитич, решил за долги продать. Вот эту-то половину меня и соблазнили достроить. И в расцвете сил и таланта, привлекая к этому предприятию своего отца, я и строил по субботам и воскресениям битые десять лет.