Я бежал по заснеженным тротуарам Питера, выбегая на дорогу и пытаясь остановить какую-нибудь машину. Улицы были пусты. Пространство непреодолимо. Ноги бессильно увязали в снегу.
Длинный прилавок приёмного отделения больницы Ленина был тёмен и пуст. Напротив прилавка зияли пугающей пустотой боксы, в которых во время рабочих будней сновали врачи, принимая нуждающихся в медицинской помощи. Сейчас всё было погружено в мёртвую тишину и могильный мрак. Тихий стон в дальнем боксе заставил меня сделать гигантский прыжок. Там на носилках лежало тело моей дочери. Дублёнка была прорезана рисунком трамвайных рельсов, колготки разодраны, а вместо лица темнел огромный кровоподтёк. Она очнулась и, увидев меня, слабым голосом простонала мольбу, чтобы я её не ругал.
Вихрем, обежав все закоулки, я нашёл трёх медсестёр, празднующих второй месяц Новый год с Советским шампанским. Я заорал так, что они встали по стойке смирно. Схватив одну из них за воротник халата, я прокрутил её вокруг себя. Остальные стремительно выбежали в коридор.
— Где врачи, почему моя дочь лежит здесь?
— Так она мёртвая.
— Это ты мёртвая, зови врача.
Я хватал их за халаты, они убегали от меня, прячась за колонны. Через какое-то время пришла пожилая тётка, вдрезину пьяная. После расстрела Белого дома из танка в центре столицы Ельцин посеял в стране бандитский беспредел. Врачиха потискала мою доченьку, поразилась тому, что она жива, заорала, что её нужно вести в нейрохирургию, а в их больнице такого отделения нет. После того, как я встал перед ней на колени, она сказала, что сломанные ноги они могут ей здесь полечить, но умереть она может от черепно-мозговой травмы, от отёка мозга.
Мы с ней везли носилки по заваленному снегом двору больницы и она объясняла мне, что «скорая» везла её сюда не лечиться, а в морг. Потом в операционной она начала сверлить доченьке ногу дрелью, а меня просила крепче держать её ногу. Потом мы растянули растяжки и она ещё раз посмотрев на её лицо, сказала, что без нейрохирурга ей конец.
В коридоре уже сидели тёща с моей бывшей женой и успокаивали друг друга. Я кинулся в Военно-Медицинскую академию. Приехав туда и пробегав полночи по коридорам, вспоминая и произнося фамилии важных людей, размахивая денежными знаками, к утру разыскав доктора, мне удалось уговорить нейрохирурга поехать для консультации в больницу Ленина. Осмотрев дочку, он сказал, что перевозить её нельзя, а помочь ей здесь нечем. Нужна операция или молитва Всевышнему. Я стал молиться.
Дочка выжила. Лицо осталось изуродованным. В сломанные ноги вставили железные штыри и через два месяца выписали её домой.
Сыночек на другой день улетел на стажировку в Лондон. Я каждый день ходил на работу и там, запершись в своём кабинете, пил водку или коньяк. Ректор меня не трогал, но и долго терпеть это не мог. Я оформил отпуск и сидел дома, уставившись в окно на Петропавловского ангела, сверкавшего в снежной мгле. За что мне всё это, зачем мне всё это? Дочка выносить моё присутствие не могла и всё время рыдала, глядя в зеркало на своё отражение. Благообразная тёща со своей дочерью успокаивали её, говоря, что и с таким лицом тоже можно жить. В день моего рождения 7 апреля 1994 года у меня случился сердечный приступ и меня отвезли на «скорой» в больницу Ленина. Ох уж этот Ленин, вождь мирового пролетариата. Врач пообещала мне скорую, лёгкую смерть и велела не вставать с койки. Но я тоже выжил. Жить со своей бывшей женой я больше не хотел. Вернее не мог. Оставив их в покое, я уехал в Москву.
Три года я работал у Михалкова в студии ТРИТЭ. Жил в заштатной мосфильмовской гостинице, летал по всей стране, прокатывая его фильм «Утомлённые солнцем» и зарабатывая деньги на новую жизнь. Дочка в августе поступила в университет, но рыдала от своего уродства постоянно. Я искал врача. Россия утопала в аферистах, бандитах и жуликах. Народ обнищал. Бывшая жена работала секретаршей у Томазика. Со своей скромной зарплаты в пятьсот долларов, двести я отдавал дочери. Сына, вернувшегося из Лондона и спустившего там все мои деньги, я устроил в коммерческий банк, где мой дружок Коля Левицкий разрешил ему работать полдня. Иногда я приезжал домой и общался с ними. Они были со мной радушны. В Америке во время визита по поводу вручения Оскара, я нашёл врача, проходившего там стажировку, который взялся за операцию и исправил лицо доченьке. Профессор Анатолий Белоусов оказался тем ангелом-спасителем, за которого я молюсь по сей день. Оля была довольна и благодарила меня, но попросила не зазнаваться, потому что оплатить операцию мог и Томазик. Они просто пожалели моё мужское достоинство. А приехав в другой раз из Москвы, бывшая жена не открыла дверь моего дома, сообщив мне по домофону, что я здесь не живу. А чтобы я не кричал и не нервничал, она вызвала милицию, которая согласно их заявлению генералу Понеделко о моём буйном характере, приехала с автоматами чрезвычайно быстро. Намного быстрее, чем «скорая помощь».
Подруги
Июнь в 1965 выдался жаркий. Быстро распустилась сирень на Марсовом поле и засветились белыми свечками каштаны у Михайловского замка. От Невы тянуло приятной прохладой и школьницы в белых передниках гуляли стайками после выпускных вечеров. Ещё и в помине не было организованных городских праздников. Танцевали в своих школах, а потом в тишине спящего города и призраке белой ночи собирались у разведённых мостов на обоих берегах Невы отчаянные романтики. Мальчишки старались выглядеть взрослыми и сменили школьную форму на брюки с джемперами. У некоторых были целые костюмы с непривычными галстуками типа «селёдка» или шнурки. Больше всего народу скопилось на Сенатской у Медного всадника. Там нас и нашёл Валерик. Он на год раньше окончил нашу школу и учился в Бонче. Приехал он на своей Яве и в кожаном костюме, который я привезла ему в подарок из Германии. Папа знал про нашу дружбу и добавил мне своих денег на подарок. Мама об этом даже не догадывалась. Она была очень строгая и правильная. А папа был военным прокурором в группе Советских войск в ГДР и очень меня любил. Старшую сестру Инку он, как и мама, держал в ежовых рукавицах, а меня баловал.
Валерик подъехал к парапету набережной и сидел на мотоцикле, а наш класс его обступил, как известного киноартиста. В школе Валерик был секретарём комитета комсомола и заступился за меня, когда мне хотели впаять выговор по комсомольской линии за мой начёс типа «бабетта». Тогда-то я и обратила на него внимание.
Мы с подружкой перешли в эту школу после нашей восьмилетки и сели за одну парту в 9 «А» классе. Наташка Гусева была скромной девочкой, а меня мальчишки просто так не пропускали. То за косу подёргают, то портфель поднесут. Странные они эти мальчишки. В тот год на новогоднем карнавале Валерик был Атосом, а Линка — миледи. Она думала, что теперь Валерик с ней до конца жизни, но он стал ухаживать за мной. С Линкой мы всё равно, как мне казалось, подружились и ходили по школе втроём — я, Линка Сандлер и Наташка Гусева. Так втроём мы гуляли по набережным Невы в выпускной вечер.
Когда белая ночь просияла ласковым утренним солнцем, Валерик посадил меня на мотоцикл и увёз домой, провожаемый многозначительными взглядами подружек. Ехали мы быстро и недолго. Утренний ветер развевал мою золотистую шевелюру, как знамя за его спиной. Пустынный город мирно спал. И видел сны. О верной любви. О счастливом завтра. Проводив меня до квартиры и нежно поцеловав в щёчку, он исчез на своём самолётоцикле.
Первой проболталась Линка. Она позвонила и стала восхищаться тем, какой у Валерика чудный мотоцикл, классная кожанка и, вообще, он лучше Атоса. Потом я спросила у Наташки, как она добралась до дома и та, заикаясь и запинаясь, рассказала мне, как он отвёз Линку и примчался за ней к Техноложке. Я, поджав губы, засела за учебники и не подходила к телефону. Когда Валерик пришёл ко мне, мы поссорились в первый раз.
Весь июль и август мы почти не встречались, готовились к вступительным экзаменам. Мы с подружками дружно поступили в институты. Гусева в ЛИАП, на инженера, Линка в ЛГУ на химический факультет, а я в Технологический, на прикладную химию. Поступление отметили в кафе «Север» двойной порцией мороженного с профитролями. Я никогда не думала, что мы так редко станем встречаться. У каждой появились новые друзья, новые увлечения. Даже звонить стало некогда. На первом курсе учиться было очень трудно. И страшно. Не сдав первую сессию, можно было вылететь из института. В нашей группе были одни мальчишки и я пользовалась повышенным вниманием. Наташка стала заниматься в секции бадминтона и встречалась с преподавателем института Колей Меткиным. Линка познакомилась на лекции в университете с режиссёром с Ленфильма и захлёбывалась от восторга, рассказывая о встречах с Семёном Арановичем и Ильёй Авербахом. Они приглашали её на киностудию и показывали, как снимается кино. А она не без налёта гордости и загадочности рассказывала всё нам. Единственным поводом для совместных встреч оставались наши дни рождения.