Мясником в гастрономе она меня видеть не хотела, заведующим складом мебели — тем более. Профессии токаря и слесаря для мамы не существовали. Когда я поделился с мамой своей мечтой стать писателем или режиссёром, мама рассмеялась. Про артиста или тренера она и слышать не хотела. Просила не позорить её перед людьми. Продолжить путь отца в шофёрской профессии ей казалось слишком простым фокусом. Да и мой опыт работы с папой грузчиком отрезвил меня надолго. С грехом пополам мама соглашалась, чтобы я стал врачом, но при виде крови меня сильно мутило. Я махнул рукой и решил подарить маме ещё пять лет своей жизни, закончив технический институт.
При всей кажущейся простоте ситуация с моим поступление в высшее учебное заведение была осложнена рядом обстоятельств. К поступлению в институт меня призывал и Григорий Михайлович Козинцев, в ученики к которому я напрашивался уже не первый год.
— Закончи институт, приобрети профессию, а там посмотрим, какой из тебя режиссёр получится — повторял он.
Очередной набор на высшие режиссёрские курсы при Ленфильме он планировал лет через пять. Как раз хватало времени окончить институт и угодить маме. Но был ещё один очаг непонимания. Военный комиссар прислал мне повестку и предлагал пройти службу в рядах Вооружённых сил СССР. И это он хотел сделать до вступительных экзаменов, чтобы я не прикрылся бронью студенческого билета ВУЗа с военной кафедрой. Подзуживали его начальники Спортивного клуба армии, которые давно положили на меня глаз, как на способного спортсмена. Я уже был мастером спорта по борьбе самбо и входил в сборную СССР по дзюдо. И схватить они меня хотели до приказа ректора о зачислении. Как-то раз утром в дверь назойливо позвонили. Жили мы на втором этаже хрущёвки и, услышав грубые голоса военных, я без труда спрыгнул с балкона и убежал к другу.
Вопросы своего экзаменационного билета и ответы на них я помню наизусть даже теперь, в глубокой старости. Второй закон Архимеда, который позволил строить мореплавателям корабли, ибо объём его равен объёму вытесненной жидкости. Про эмиссию электронов в триодах и пентодах я рассказал так, что у преподавателя округлились глаза, а кода я обнажил свои знания и полупроводниковых структур, он размашисто написал в экзаменационном билете слово — отлично.
От греха подальше до приказа о зачислении я уехал отдохнуть в Сочи. Как раз в это время мой тренер занимался там дайвингом и с удовольствием принял меня в компанию. Тем более услышав радостную весть, что поступил я сам и никакие переходы в другие спортивные общества мне не грозят.
Приехал в Ленинград я отдохнувшим и загорелым, зачисленным по приказу студентом очного обучения первого курса первого факультета в группу 121 по специальности «инженер-электромеханик по электронно-медицинским приборам» по кафедре № 15. Заведующим этой кафедры был профессор, доктор технических наук Владимир Евстафьевич Манойлов, а куратором группы — аспирант Паша Неделин, а с третьего курса — доцент, Алексей Григорьевич Варехов. Группа была самой престижной. Конечно, кружило голову и само слово «космическая» в названии, но и программа давала уникальное образование. Одно слово — полудоктор.
Поутру первого сентября в отпаренном сером твидовом костюме и при галстуке тревира цвета спелой вишни, оттеняющем небесного цвета рубашку, в переполненном автобусе маршрута № 100 я приехал на улицу Герцена, 67 и смешался с толпой наряженных и восторженных студентов. Переполняло ощущение справедливого устройства мира. Сделал дело — получи награду. Про подковёрную борьбу, взятки, мафию я тогда даже не думал. А между тем наша группа наполовину была набита такими блатниками.
В актовом зале проводили торжественное собрание и ректор Александр Александрович Капустин пожелал нам счастливого шестилетнего пути. Декан Валентин Михайлович Ерофеев уточнил сроки по зимней и летней экзаменационным сессиям, сказал несколько слов про учебный план, насчитывающий более пятидесяти научных дисциплин, про важность своевременной сдачи экзаменов и зачётов, чтобы регулярно, каждый месяц, получать стипендию в сорок пять рублей (для нашей модной группы она была снижена на червонец) и просил не забывать вовремя возвращаться с зимних и летних каникул. И безо всякой раскачки первокурсники направились в библиотеку получать учебники.
Пришлось огорчить военного комиссара и отвезти ему справку о моём зачислении в институт с военной кафедрой и услышать от него злобное обещание «добраться до меня с киркой и лопатой». Как гром среди ясного неба прилетело известие, что обучение первого и второго курса будет проходить в другом здании на улице Гастелло, 15. Это там же, на Московском проспекте, куда я как проклятый ездил пять лет на занятия в вечерний техникум авиаприборостроения. Здание было построено в 18 веке для постоялого двора.
Два года пришлось ошиваться здесь и мне с моими товарищами. Как ни старался отыскать в этом какие-то удобства, так у меня и не получилось. Дальняя дорога, казённый дом, обшарпанные аудитории. Одно радовало — рядом кинотеатр «Зенит». Так часто я в кино больше не ходил никогда. Фильмы менялись не часто, а скучные лекции — каждый день. Ну, вот и приходилось отсиживать в кинотеатре один и тот же фильм по пять раз. Но фильмы показывали шикарные. «Мужчина и женщина», «Затмение», «Война и мир», «Искатели приключений». Сплошное наслаждение, интеллектуальный оргазм.
Возле метро «Парк Победы», наилучшим способом сообщения с центром города, находился новенький, с иголочки, комплекс общежитий всех институтов, где жили и наши пацаны, кафе «Эврика» и бар «Роза ветров». После лекций обойти эти злачные места стороной было трудно. Но я обходил. Во-первых, я серьёзно занимался спортом, а во вторых, с первого дня я устроился на работу в СНО (студенческое научное общество), где зарабатывал ещё пятьдесят рублей в месяц. И вышло, что в распорядке моей жизни мало что поменялось. Была утром работа — вечером учёба, стало наоборот, утром учёба — вечером работа.
Тренировки можно было проводить прямо в зале института на Герцена. А тут и ««Астория»» рядом, и Невский проспект. Гуляй рванина, от рубля и выше. Домой к маме я возвращался поздно вечером набить живот и отоспаться. Бюджет, прибавив ещё сто рублей в месяц спортивной стипендии, это позволял. Но «малина» такая продолжалась не долго. Дурная голова ногам покоя не даёт. «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…» неслось изо всех репродукторов и телевизоров. Эта эпидемия задела и меня.
Лекции на первых двух курсах института меня мало чем привлекали. Высшая математика из уст Альтшулера, выписываемая им в виде формул на досках, а иногда и на стенах аудитории, с её интегралами, дифференциальными уравнениями и теоремами Лагранжа от тоски сдавливали горло, химия в интерпретации профессора Лепорской влекла в алхимию, на физику я ходил из-за привлекательной фигуры Наталии Игоревны Стрекопытовой, а Василий Васильевич Стремилов даже не представлял себе, что труды великого Владимира Ильича Ленина я хожу изучать в публичку, только потому, что там было много хорошеньких девчонок.
По начертательной геометрии я получил задание на построение фигуры пересечения конуса с цилиндром и пришёл уже только на зачётной неделе, в декабре. Мой приятель из ЛЭТИ Вова Рябинин предложил мне помощь и подарил свою уже зачтённую работу. Слегка подчистив бритвочкой подпись и оценку я пришёл с этой работой на зачёт. Игорь Петрович долго смотрел на проткнутый конусом цилиндр и одобрительно кивал головой. Потом произнёс протяжно, посмотрев мне в глаза — «пи-ка-с-со», свернул в рулон лист ватмана и спросил, где я изучил построение пересечения фигур по методу следов?
Вытаращив глаза и почувствовав подвох, я смотрел на него не моргая. Потом, не найдя ничего лучшего, спросил в отместку и его, какое это имеет отношение к делу. Игорь Петрович запираться не стал и объяснил мне доходчиво, что в ЛИАПе при построении сочленений сложных плоскостей и расчёта лекал используют прогрессивный метод трёх точек. И что профессура нашего института спорит до крика с профессурой ЛЭТИ о правильности взглядов на эту проблему.
Я ушёл, не попрощавшись и не представляя, как и когда я буду перестраивать это сочленение. Помогла мне одна сердобольная девушка из нашей группы, которая сдала все зачёты досрочно и ей, всё равно, было нечего делать. И такое тоже бывает в жизни. Но этот подводный камень оказался не единственным. Дело в том, что при всём своём жизненном опыте, полученном в течение девятнадцати лет, три из которых на работе в Институте Электромеханики, при том, что я посещал комсомольские и профсоюзные собрания и выезжал в составе сборной команды СССР за границу нашей Родины, обнесённой железным занавесом, я оставался абсолютно наивным идиотом.