— А Радеев прав.
— В чем же? В том, что мне следует перестать стремиться к совершенству и умереть тихой смертью от скуки? Я не перечеркну планы великих деяний и не загублю высоких устремлений. Это равносильно — заморить голодом себя и задушить других.
— Он прав в том, что ты не сделаешь этого и не остановишься. И прав в том, что никто иной тебя не остановит, — только ты сможешь это сделать, только твоя совесть.
— Я не могу остановиться на достигнутом и отступить назад.
— Тогда иди вперед, но другой дорогой.
— У меня нет другой дороги — нет выбора.
— Сдайся ему. Раскайся в содеянном и сдайся. Ты еще не такие страшные вещи натворил — пока еще ты можешь рассчитывать на прощение.
— А что я стану делать, когда это прощение получу? Меня спишут — дадут неответственную должность, на которой я проявлюсь настоящим чудовищем. Ты же знаешь, на что толкает меня скука… Тоска вытягивает из моей головы — кошмары… которые заставляют меня творить ужасные вещи…
— Думаешь, что тогда ты сделаешь что-то ужаснее всего, что сделал?
— Уверен в этом. Так что обратного пути у меня нет.
— Думаешь, что не сможешь контролировать себя, когда тебя не смогут контролировать другие?
— Не думаю, а уверен.
— Думаешь, что сейчас ты делаешь наиболее безвредные вещи из всех, что можешь сделать?
— Я в этом уверен.
— Тогда я молчу.
— Правильно, а то мне начало казаться, что тебя заело и тебе пора прочистить мозги.
Запись № 16
Лей открыл передо мной данные повторной проверки Айнера…
— Чисто. Все в полном порядке.
— Показатели спорные. Они не вписываются в наши нормы.
— Но и не выходят за принятую норму.
— Нужно проводить еще проверку.
— Не нужно — этот офицер твердо стоит на границе. И с этой грани он не сойдет.
— Мы не можем принять решение, не сведя его с этой грани в ту или иную сторону, полковник.
— Его нельзя сталкивать в сторону, когда он стоит посередине.
— Он не стоит — он мечется между этими сторонами. Его нужно проверять до тех пор, пока мы не застанем его на одной из сторон при пересечении границы.
— Мы его не застукаем, Лей. Нам придется исходить из этих показателей.
— Но мы не можем…
— Можем или нет — мы сделаем это.
— А что? Оставим все как есть?
— Как есть… А как есть?..
— В этом и дело — мы не знаем… Он одновременно и высший, и низший офицер… и мы не можем ни поднять его, ни опустить…
Хэварт заглянул мне через плечо, всматриваясь в столбцы данных на развернутом экране…
— Вот черт… Вы настоящего черта сделали, полковник…
— Нет, Хэварт… Я сделал настоящего человека, который всегда и везде на грани между всем и всеми…
— А вы подумали, что с таким человеком дальше делать, полковник?.. Он же, находясь ни там, ни тут не подходит ни тем, ни другим…
— Нет, Хэварт, не подумал… Я думал, что он подойдет всем…
— Подойдет — так же, как никому…
— Он должен остаться на этом месте — это его место… Мы не восстановим его в звании, и он останется стоять на грани — в одно время и высший, и низший офицер.
Я уронил перегруженную тяжелыми мыслями голову на руки… И мой слух прорезал звонкий до боли смех… Я полагал, что Радеев проведет на свалке еще несколько часов…
— Проследуйте за мной.
— Куда же вы меня поведете, Радеев?
— Да уж пока еще не на край света… Пока еще только в коридор…
— Что вам опять нужно?
— Не сочтите навязчивостью, но я пришел напомнить, что вам здесь не место…
— Я помню.
— Но не понимаете…
— Теперь понимаю. Но больше мне нигде места нет.
— Как же?.. Таким, как вы всегда найдется место у нас… Теперь вы понимаете это? Понимаете, зачем я к вам пришел?
— Подождите, пока я сформулирую раскаяние и оформлю признание письменно.
— Письменно? Нет, не надо утруждаться. Мне хватит и вашего согласия вступить в должность, указанную в этом документе.
Я рассеянно взглянул на развернутый передо мной экран…
— Что это, Радеев?.. Смертный приговор? Я не знал, что на нем нужно ставить подпись.
— А вы что, не прочтете, какой вам вынесен вердикт?..
— Нет, мне все равно, Радеев.
— Горечь осознания — гнусная штука, но не стоит пренебрегать таким предложением, какое выдвигаем вам мы…
Я всмотрелся в текст, пробегая его глазами снова и снова, вчитываясь внимательнее и внимательнее, вникая в суть со все тяжелеющим трудом…
— Вы предлагаете мне работать на вас?
— Не на нас, а у нас — с нами, так скажем…