Запись № 1
03. 01. 1001 год Эры Порядка 05:00
Враги. Теперь кругом одни враги. Я закрыл глаза, всмотрелся в отражение моего лица, отпечатанное светом на темном зеркале стола. Зал пуст. Я один. Но враги окружают меня тесным кольцом. Оковав тяжелым обручем мою голову, они стягивают его, сдавливая им мою волю, сужая с ним круг моих полномочий. Теперь, когда Светлов устранен, они станут сопротивляться сильней. Они поняли, что Светлов только первый. Но когда они убедятся, что Светлов только первый, их сопротивление угаснет под гнетом страха.
Беркутов. Как сильнейший, следующим покинуть систему должен он, но сейчас он нужен мне как глава Центрального управления СГБ — глава службы государственной безопасности. Он опаснее других, но сейчас ему нет замены. Хакай, трижды сожженный, вернулся. Он берет укрепление за укреплением, посылая диверсантов на объекты оккупированных территорий, засылая шпионов на объекты системы. Хакай, не раздумывая, применяет запретные технологии. Он вооружает бойцов сопротивления, поднимая бунты, собирая мятежные отряды в армии. Он вынуждает меня проводить тяжелые карательные операции, вынуждает меня быть пособником усиления освободительного движения — его цели. Это следует пресечь сейчас. Иначе — скоро порядок будет обрушен высвобожденным хаосом запретных технологий. Беркутов необходим мне. Он должен отыскать память трижды сожженного Хакая. Я ограничусь Ручьинским. Его смерть ослабит влияние Беркутова в Совете. У меня будет время подготовить ему замену.
«Защитник» застыл у входа, устремив в пустоту холодный свет глаз.
— Мне нужны данные по готовым к запуску офицерам S12. Срочно.
«Защитник» открыл мне линию, передал данные в ментальном формате. Я просмотрел базовые программы низшей памяти, надстроенные программы высшей памяти.
Взоров. Он подходит. Его разум еще чист. Его разуму по силам не только править, но подчиняться моей власти.
— Прямым приказом запуск Взорова должен быть отложен до внесения мной корректив в программу его сложной памяти.
— Так точно.
— Взоров должен быть переправлен в первый блок центра подготовки нейросистем особого назначения под охраной техники А1. Ни один человек не должен быть допущен к телу до внесения поправок в программу.
— Будет сделано.
Я положил на пустой стол немеющую руку. Остановил на опутанной холодом руке слепнущие глаза. Беркутов проницателен, он заподозрил, что с утратой сил прежних, я получил новые. Скоро он убедится, что силы эти выше, что они неподвластны ему. Тогда он устранит меня, не позволит мне обрести такой мощи, когда никто не посмеет пойти против меня. Но время теперь преданно служит мне, сменив моих, отрекшихся от меня, офицеров. Скоро оно будет подвластно мне одному.
На мониторах показался мой адъютант, только что вошедший в длинный коридор. Я поднял глаза на проекции, но такое зрение не способно теперь показать мне идущего к дверям офицера. Я не вижу отображения, но читаю разумом с четкостью, с какой не читали его мои глаза. Полковник Яров остановился за запертыми дверями, ожидая проведения опознания. Яров давно стал моими глазами, руками, не зная этого. Не зная этого, он давно стал моим лицом — лицом человека, скрывая эту, отраженную зеркальным столом, маску. Полосы контроля погасли, пропуская его, перед ним разошлись дверные створы.
Яров — достойный боевой офицер. Он обладает качествами, требующимися на поле боя. Для штаба он не пригоден. Его место на линии огня. Но его обязанности при мне не способен исполнить ни один «спутник», ни один «защитник». Ни одной машине, ни одному подготовленному для штабной службы офицеру не вернуть мне видимости утраченной жизни. Полковник Яров вошел в зал. Следуя моим строгим указаниям, он застыл у входа, не нарушая тишины.
— Яров, сядьте.
Он подошел к длинному столу, собираясь занять противоположное место во главе. Яров не боится смотреть мне в глаза, но ищет удаления. Он не скрывает, что здесь только по моей воле, по высшему приказу. Он не скрывает ничего, но ничего не высказывает словом, ничего не выказывает видом без спросу.
— Рядом. Здесь, Яров.
Я указал ему место по правую руку — место генерала Беркутова. Он подошел ближе. До меня дошел его высокочастотный страх, прошедший по ментальному фону коротким сигналом, пресеченный волевым усилием. Он молча опустился в кресло, напряженно застыл, не касаясь прямой спиной высокой опоры. Яров не смотрит мне в глаза, когда не смотрю я, как сейчас. Но я вижу его не глазами. Я вижу его не одним зрением. Отраженный свет показывает мне его резко очерченное лицо с прямым жестким взглядом — лицо, зримое всем. Излучение его разума дополняет зримость, проявляя бесстрашную гордую честность. Но его общее поле четко чертит тяжелую, скрытую разумом, усталость, сгибающую прямую спину, склоняющую поднятую голову, опускающую устремленный к цели взгляд. Я вижу его боль. Мне видны его обожженные, рассеченные нервы, его скрытые от света медицинской правкой шрамы, сохраняющие следы боли, несмотря на усилия врачей армейской медслужбы. В этой проекции я вижу его лицо искаженным страданием, изувеченным рубцами. Он не скрывает ни одного истинного лица, но не знает, что кто-то способен видеть их все вопреки его воле.