С этого момента государство стало иным; все отныне подчинялось одной женщине, которая не руководилась, подобно Мессалине, собственной распущенностью, а с подлинно мужской суровостью ведала дела римского народа и требовала беспрекословного выполнения своих приказов. На людях она вела себя строго, а еще чаще надменно; дома не допускала никаких нарушений нравственности, если они не содействовали укреплению ее власти; непомерную свою алчность выдавала за заботу о нуждах государства.
8. В день бракосочетания Клавдия и Агриппины Силан наложил на себя руки — то ли он еще питал до этого времени какие-то надежды, то ли рассчитывал, что таким образом сумеет вызвать особую ненависть к своим преследователям. Сестру его Кальвину выслали из Италии. Не ограничившись этим, Клавдий велел совершить обряды, полагавшиеся по закону царя Туллия, и приказал понтификам принести в роще Дианы очистительные жертвы. Весь город потешался над тем, как удачно он выбрал время для наказания за кровосмесительство и для искупления его. Агриппина между тем, дабы не одни только злодеяния связывались с ее именем, выхлопотала разрешение вернуться из ссылки и должность претора для Аннея Сенеки. 512Общее уважение, которым он был окружен из-за своих ученых трудов, навело ее на мысль доверить ему воспитание Домиция. Ее приближенные рассчитывали также, что Сенека своими советами поможет Агриппине укрепить власть, ибо, как все полагали, он был преисполнен благодарности к ней за оказанную милость и ненависти к Клавдию за нанесенное некогда оскорбление.
9. Медлить далее не имело смысла. Агриппина и ее друзья обещают консулу следующего года Меммию Поллиону огромное вознаграждение и уговаривают его обратиться к Клавдию в сенате с просьбой обручить Октавию с Домицием; возраст обоих делал подобное предложение естественным, а осуществление его открывало путь дальнейшим, еще более честолюбивым замыслам. Поллион произносит в сенате речь, сходную с недавней речью Вителлия; Октавия обручается с Домицием, и последний, бывший и прежде родственником Клавдия, становится также женихом его дочери и будущим зятем принцепса. Теперь благодаря проискам матери и людей, погубивших Мессалину, а потому опасавшихся мести ее сына, он почти сравнялся с Британником.
10. Около того же времени парфянские послы, отправленные, как я уже говорил, в Рим с поручением истребовать обратно Мегердата, явились в сенат и в следующих словах стали излагать цели своего посольства: «Мы помним о союзе, соединяющем наши государства, и прибыли сюда не с тем, чтобы строить козни против династии Аршакидов. Мы пришли за сыном Вонона и внуком Фраата, пришли искать управы на Готардза, чью тиранию не в силах выносить долее ни знать, ни простой народ. Перебиты уже не только братья царя, его родственники и даже те, кто стоял в стороне от трона; ярость Готардза не щадит ни беременных женщин, ни малых детей. Неспособный управлять страной, трусливый и беспомощный на войне, он стремится жестокостью прикрыть свое бессилие и глупость. Наша дружба началась с заключения договора между обоими государствами, она освящена временем, и вы должны прийти на помощь союзникам, равным вам силами и уступающим первенство только из уважения. Мы для того и отдаем царских детей в заложники, чтобы иметь возможность, когда не станет больше сил сносить самоуправство властителей, обратиться сюда и обрести царя, который вырос в общении с принцепсом и сенаторами, а потому превосходит достоинствами своих соперников».
11. Послы продолжали и дальше говорить в том же духе, а когда они кончили, с речью выступил цезарь. Начав с рассуждения о власти римлян над миром и о подчиненном положении, которое занимают в нем парфяне, он далее сравнил себя с Августом, напомнив, что и к этому принцепсу обращались с просьбой о назначении царя, но умолчав о Тиберии, хотя последний тоже дал правителя парфянам. Клавдий присовокупил несколько наставлений Мегердату, находившемуся в зале заседаний, — посоветовал ему считать себя не владыкой, повелевающим рабами, а правителем, призванным руководить гражданами, с подданными обращаться милосердно и справедливо, ибо, — добавил он, — они тем более высоко оценят эти достоинства, чем менее привыкли к ним. В этом месте принцепс повернулся к послам и с величайшей похвалой отозвался о Мегердате — подлинном воспитаннике Рима, отличавшемся до сих пор образцовой скромностью и умеренностью. «Нрав царей, — сказал Клавдий в заключение, — следует сносить терпеливо; частые смены правителей приносят государству только вред. Рим ныне сыт славой, а положение его столь блистательно, что он может пожелать мира и спокойствия также и пограничным с ним народам». Затем наместнику Сирии Гаю Кассию было дано распоряжение доставить юношу на берег Евфрата.
12. Кассий более всех своих современников был сведущ в законах: судить о том, что человек представляет собой как полководец, нельзя, если нет войны, а когда кругом царит мир, людей деятельных и энергичных не отличить от слабых и ленивых. Так или иначе, Кассий старался, насколько это возможно в мирную пору, восстановить в войсках старинную дисциплину, не дать легионам разлениться, и действовал все время обдуманно и предусмотрительно, будто готовясь к столкновению с врагом. Он полагал, что этого требует от него достоинство предков и слава рода Кассиев, гремевшая также и среди местных племен. Став лагерем возле Зевгмы, где переправа через реку наиболее удобна, он вызвал к себе тех, кто ходатайствовал перед Клавдием о присылке нового правителя; когда парфянские вельможи и арабский царь Акбар явились к нему, Кассий сказал им, что, начав дело, надо идти до конца, и посоветовал Мегердату затягивать войну, пока варвары не израсходуют первый пыл, а может быть, и перейдут на его сторону. Неопытный юноша, однако, предавшийся, едва судьба вознесла его, утехам и безделью, не стал следовать этим советам и поддался уговорам Акбара, который с коварными намерениями задержал его на много дней у города Эдессы.
13. Карен 513звал их, обещая, если они явятся немедленно, быстрый успех, но Мегердат и его сторонники, вместо того чтобы вступить в расположенную поблизости Месопотамию, двинулись большим обходом в Армению, хотя приближавшаяся зима делала этот край неблагоприятным для ведения военных действий. Лишь при выходе на равнину обессиленная скитаниями по заснеженным горам армия соединилась с войсками Карена. Перейдя реку Тигр, они вступили в земли адиабенов, царь которых Идзат явно поддерживал Мегердата, втайне же хранил верность Готардзу. По дороге они захватили древнюю столицу Ассирии город Нины 514и знаменитую крепость, возле которой произошла решающая битва между Дарием и Александром и закатилось могущество персов.
Между тем Готардз около горы Санбул возносил молитвы местным богам, среди которых главный — Геркулес. Жрецы его время от времени во сне получают от бога повеление поставить подле храма лошадей, снаряженных для охоты. Едва почувствовав на себе тяжесть наполненных стрелами колчанов, кони мчатся в лес и возвращаются, едва дыша от усталости, поздно ночью Бог же снова насылает на жрецов сон, в котором показывает им леса, где он охотился, и, придя туда, они повсюду находят распростертые трупы диких животных.
14. Готардз, пока не накопил достаточно сил, предпочитал отсиживаться за рекой Кормой; враги нападали на его войско, писали ему письма, всячески стараясь вызвать на бой, он же тянул время, передвигался с места на место и засылал в армию противника людей, которые подкупали сторонников Мегердата и убеждали их изменить своему вождю. Идзат-адиабен, а вскоре и Акбар со своими арабами, действительно, отложились от Мегердата, отчасти по непостоянству, столь свойственному этим народам, отчасти же потому, что варвары, как показал опыт, охотнее просят у Рима царей, чем подчиняются им. Лишившись столь сильной поддержки, опасаясь, что и остальные могут последовать примеру изменников, Мегердат решился на единственный шаг, который ему оставался — положиться на судьбу и дать бой. Теперь и Готардз, видя, как тает армия врага, поверил в свои силы и перестал уклоняться от сражения. Войска сошлись и долго бились, обливаясь кровью; победа клонилась то в одну сторону, то в другую; но вот обратились в бегство ряды, стоявшие напротив армии Карена, преследуя их, он вырвался далеко вперед, и его со всех сторон окружил свежий отряд противника. Потеряв все надежды, Мегердат доверился клиенту своего отца Парраксу, а тот обманул его, заковал в цепи и выдал победителю. Готардз не признал в нем ни родственника, ни Аршакида; назвав его чужеземцем и римлянином, он приказал отрубить ему уши и оставил жить — как свидетельство собственного великодушия и презрения к нам. Впоследствии Готардз умер от болезни и на царство был призван Вонон, правивший в ту пору мидянами. После краткого и бесславного его царствования, не ознаменованного ни удачами, ни бедами и вообще ничем, достойным упоминания, власть над парфянами перешла к Вологезу — сыну Вонона.