Вообще, вопрос об унии живо обсуждался в то время не только на сеймах, но и в обществе и современной литературе. Между прочим, современный польский публицист Оржеховский выпустил сочинение, представлявшее собой апофеоз польской вольности, и здесь же автор издевается над «неволей литовцев». Ягайло, по его мнению, будучи господином Литвы, подарил Литву полякам, как свое имение. Неволя, презрение, глупость, неотесанность характеризуют литовцев, и поэтому они не достойны унии с поляками на равных началах.
Оржеховский получил достойную отповедь в сочинении, принадлежащем знаменитому виленскому юристу Августину Ротундусу. Автор этого сочинения весьма критически относится к «золотой вольности» польской, считая ее анархией. Поляк ленив и уклоняется от защиты государства, предпочитая украшать своих жен и дочерей и пировать с приятелями, насиловать совесть судей и администраторов. Поляки-шляхтичи презирают низшее сословие и делают зло простому народу. Автор сам защитник свободы, но видит ее не в анархии, а понимает ее так, как понимал ее Цицерон. Литовцы весьма критически относятся к польской свободе, которая и Польше не приносит добра, но если литовцы готовы заключить унию, то только под влиянием того, что московский царь захватил почти половину Литвы и сидит на горле и душит ее.
§ 8. ЗНАЧЕНИЕ ЛИВОНСКОЙ ВОЙНЫ В ВОПРОСЕ ОБ УНИИ
Последнее заключение виднейшего из белорусских юристов того времени указывает нам и тот ближайший мотив, в силу которого литовская шляхта сделалась податливее в вопросе об унии, когда действительно на ее горло насел царь московский. Дело в том, что международное положение Литовско-Русского государства с конца 50-х годов оказалось весьма неустойчивым. Царь московский Иван IV добивался морской гавани на Балтийском море и в 1558 г. московские войска страшно опустошили Ливонию, взяв, между прочим, Нарву и Дерпт. Ливония оказалась в очень трудном положении и обратилась к Литовско-Русскому княжеству за помощью. Интересы княжества были самым тесным образом спаяны с интересами Ливонии: Рига была важнейшим портом для Литвы и Руси. Появление московского флота на Балтийском море могло бы убить и данцигскую торговлю. Государственные люди Литвы поняли опасность и, когда в 1550 г. магистр Ливонского ордена Кеттлер явился на сейм и отдал себя под протекторат Сигизмунда-Августа как великого князя, то получил обещание поддержки и в залог отдал великому князю несколько замков. Рижский архиепископ сделал то же самое. Правда, другие владетели Ливонии нашли поддержку у других соседей. Эзельский епископ продал свое владение датскому королевичу Магнусу в 1560 г. Его примеру последовал епископ Ревельский. Впрочем, в следующем 1561 г. ревельцы уже поддались Швеции. Так орден распался, орденские владения превратились в светские, тем более, что там в то время господствовал уже протестантизм. В 1561 г. еще ближе [Ливония] соединилась с Великим княжеством, Кеттлер получил в свое владение только Курляндию и Семигалию, остальные земли подчинились Великому княжеству и Польше.
Но вмешательство в ливонские дела повело к войне с Москвою. Москвитяне перенесли войну из Ливонии в Белоруссию.
В 1565 г. московский царь взял Полоцк. Правда, московские войска были затем в следующем г[оду] сильно разбиты Николаем Радзивиллом на реке Улле при Чашниках, но эта победа мало остановила успехи москвитян. Положение Литвы оказалось тяжелым. Берестейский сейм 1566 г. возложил главное управление Ливонией на важнейшего из тогдашних администраторов, большого патриота Яна Иеронимовича Ходкевича. Он получил широкое право военной и гражданской власти. Ходкевич, прежде всего, достиг полного соединения Ливонии с Литвою, что и совершилось на Гродненском сейме в конце 1566 г. Ливонцы сохранили свои местные права, но признали себя частью Великого княжества.