Больница в Эджвилле представляла собой длинное серебристое здание без окон,где нам делали инъекции и где мы беседовали с Капитанами. Стоило нажатьчерную кнопку на серебристой панели — и на экране появлялось изображениеКапитана. Капитаны были каждый раз разные, но все похожи друг на друга и всескрывали от нас свои имена. На вопросы они отвечали только: «Я — КапитанЮжного Дозора». У них были худые бледные лица и влажные красные глаза; все,как на подбор, тощие, нервные, маленькие.
Откуда взялись обезьяны и тигры? Наверное, в пещерах спали и животные. Нашипредки могли бы попросить Капитанов не оживлять их, но потом решили, чтовраги сделают людей сильнее. Раньше я ненавидел за это наших предков, хотяпонимал их резоны. Они хотели жизни, полной риска, способной закалить нас,научить полагаться на собственные силы, и они этого добились. Глядя с нашегоКрая в сторону проклятой тьмы на противоположной стороне пустыни, мы какбудто заглядывали во временной провал между сегодняшним днем и гибельюстарого мира и испытывали тошноту. Одно это было почти невозможно вынести. Кэтим испытаниям добавлялись другие: Плохие Люди сжигали наши дома и кралинаших женщин. Обезьяны крали наших детей. Тигры смущали нас своей красотой исилой... Возможно, последнее было самым невыносимым.
Этим исчерпывались мои познания об истории человечества. Я и сейчас знаюнемногим больше. Для ясной картины мироздания сведений явно недостаточно, нона протяжении уже семисот лет никто не желал иных познаний.
Как-то раз меня разбудил перед рассветом запах снега. Снег означалопасность: появление обезьян, а возможно, и тигров. Обезьяны пользовалисьснегопадом, чтобы проникнуть в город. Я перевернулся на спину. Кири спала,ее черные волосы рассыпались по подушке. В окно лился лунный свет, стираяморщины с ее лба и из-под глаз, и она снова выглядела восемнадцатилетней. Наее голом плече была видна татуировка дуэлянтки — маленький ворон. У нее былизаостренные черты лица, но настолько гармоничные, что эта заостренность невредила ее красоте: Кири напоминала ястреба, превратившегося в женщину.
Я испытывал соблазн разбудить ее для любви. Впрочем, назревал сильныйснегопад, и ей предстояло восхождение на перевал для отстрела обезьян,пытающихся спуститься в город, поэтому я решил дать ей выспаться. Я встал скровати, натянул фланелевую рубашку, брюки, кожаную куртку и на цыпочкахвышел в прихожую. Дверь в комнату Бредли была распахнута, его кроватьпустовала, но я не стал волноваться: мы в Эджвилле не нянчимся со своимидетьми, а даем им свободу и позволяем самостоятельно познавать мир. Если чтоменя и беспокоило, так это то, что Бредли с некоторых пор снюхался с КлеемФорноффом. Никто не сомневался, что Клей превратится в конце концов вПлохого Человека, и я надеялся, что у Бредли хватит ума вовремя от негоотойти.
Я захлопнул дверь дома, вдохнул полной грудью морозный воздух и зашагал погородку. Наш дом стоял в глубине каньона, и в пронзительном свете луны можнобыло различить каждую досочку на любой из многих сотен крыш над густооблепившими склон домами. Мне были видны колеи на улицах, блуждающие в ночисобаки; лунный свет отражался от тысяч окон и от серебристого прямоугольникабольницы в центре города. На углах несли караул лишенные листвы деревья;казалось, в горловину каньона вползает с голой равнины темнота. Мнечудилось, что стоит напрячь зрение — и я различу за стенами хрупких строенийсияние всех восьми тысяч человеческих душ.
Я зашагал легкой походкой вниз по городу. Повсюду меня поджидаланепроницаемая тень, в небе искрились льдинки-звезды. Мои башмаки выбивализвонкую дробь по замерзшей земле, изо рта вылетал густой пар. Из хлева залавкой Форноффа раздавалось похрюкиванье свиней, которые видели десятый сон.
Лавка Форноффа, а попросту — сарай, освещенный тусклым фонарем, был по самуюкрышу забит мешками с мукой и садовым инвентарем; вдоль стен тянулись полкис едой — в основном, сухой и консервированной. Метлы, рулоны ткани,разнообразный инструмент и разная всячина забивали все помещения; сзадирасполагался ледник, где Форнофф хранил мясо. Вокруг пузатой печки сидели наящиках из-под гвоздей несколько мужчин и женщин, попивая кофе и негромкопереговариваясь. При моем появлении они приветственно замахали руками. Пыль,плавающая в оранжевом свете, походила на цветочную пыльцу. Черная печкапотрескивала и источала жар. Я поставил ящик и сел.
— Где Кири? — спросил Марвин Бленкс, высокий худощавый человек с лошадинойфизиономией. На его подбородке красовался пластырь, которым он заклеил порезот бритвы.
— Спит, — ответил я.
Он сказал, что подберет для нее лошадь.
Остальные составляли план кампании. Здесь были Кейн Рейнолдс, ДингиГроссман, Марта Алардайс, Харт Менкин и Форнофф. Присутствующим было оттридцати до тридцати пяти лет, только Форнофф выглядел старше: внушительныйживот, морщинистая физиономия и окладистая седая борода. Потом появилась сподносом горячих булочек Келли Дресслер — молодая женщина двадцатипяти-двадцати шести лет, похожая на норовистую кобылицу. У нее была смуглаякожа, глаза цвета черной смородины, каштановые волосы до плеч, ладнаяфигурка. Под шерстяной кофточкой выпирали соски, брюки в обтяжку грозилитреснуть. Она была вдовой, недавно переселившейся из Уиндброукена, ипомогала хозяину лавки.
В общем, присутствие Келли одновременно согревало и раздражало меня. Кири невозражала, если я в кои-то веки позволял себе шалость, однако я знал, какойбудет ее реакция, если у меня появится серьезная связь на стороне, а Келлипредставляла собой именно такой соблазн: в ней чувствовалась как раз тасмесь необузданности и невинности, которая не оставляла меня равнодушным.Когда старина Форнофф сообщил, что поручает мне с Келли стеречь фасад лавки,я отнесся к этому двояко. Поручение было продуманным: Келли — новенькая, яне очень ловко обращаюсь с винтовкой, а к лавке нелегко подобраться; лучшегоместа для нас обоих нельзя было придумать. Келли игриво заулыбалась и дажепроехалась грудью по моему плечу, подавая мне булочку.
Я собирался сам сходить за Кири, но снегопад начался раньше, чем я ожидал.Марвин Бленкс встал и вышел, сказав, что сейчас еепривезет. Остальные тоже разбрелись, поэтому вьюжный рассвет мы с Келливстретили вдвоем, сидя у двери лавки под одеялом и сжимая винтовки. Небобыло серым, снег валил большими хлопьями, как драная, грязная шерсть, иветер разносил его во все стороны, завывая и не боясь ругани, котораянеслась в его адрес от канав и с обледенелых крыш. Даже дома напротивоположной стороне улицы были плохо различимы за снежной пеленой.Погода была хуже не придумаешь, поэтому я не стал уворачиваться, когда Келлиприжалась ко мне, крадя у меня тепло, но даря в обмен свое.