Я силился догадаться, что ждет нас впереди, но в данных обстоятельствах немог составить достоверной картины, поэтому мои мысли все время возвращалиськ Кири. Я глядел в черноту за костром, ощущая пустоту в голове и слушаяветер, завывающий среди камней. В конце концов на меня напала дремота; готовпоклясться, что, прежде чем я растолкал Келли, чтобы она сменила меня напосту, одна из бледных звездочек метнулась на восток и устремилась кгоризонту; правда, тогда я не придал этому значения.
Мы провели на равнине пять дней, но так и не нашли Кири. Ее след исчез, какпар на зеркале, и я пребывал в растерянности. В пяти днях верхом от Эджвиллапролегала как бы неофициальная граница между известным миром и неведомым, исчиталось, что пересечь этот незримый рубеж — значит рисковать головой. Мнееще не приходилось встречать человека, который бросил бы вызов этойнеизвестности, не считая того водителя машины-пузыря. У нас хватило быприпасов, чтобы продержаться еще пару дней, однако я склонялся к мнению, чтоэто будет напрасной тратой времени, и решил поставить вечером вопрос ребром.
Мы устроили привал в низинке среди валунов в рост человека, ярдах впятидесяти от холма, напоминавшего на фоне звездного неба голову ящерицы.Усадив своих спутников у костра, я завел речь о возвращении.
Выслушав меня, Келли выпалила:
— Пока мы ее не найдем, я не вернусь.
Бред крякнул, выражая свое отвращение.
— Ты бы помалкивала! Если бы не ты, ничего не случилось бы.
— Не вали все на меня! — огрызнулась она. — У тебя пока еще недостаетмозгов, чтобы понять.
— Что хочу, то и говорю, — не сдавался сын.
— Лучше заткнитесь оба, — посоветовал я.
Бред и Келли непримиримо уставились в трескучий костер.
— Не будем спорить, — сказал я. — Все знают, что произошло, и у каждого изнас есть основания здесь находиться. Мы вместе начали поиски, вместе изавершим их, понятно?
— Мне-то понятно, — буркнула Келли.
Бред что-то промычал.
— Будем искать ее еще два дня, — сказал я, помолчав. — Если так и не найдем,значит, не судьба.
Бред сморщился и опять что-то пробормотал.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Ты это брось! Давай, выкладывай. Нечего носить камень за пазухой. У нас недолжно быть друг от друга секретов.
У него так заострилось лицо, что скулы, казалось, сейчас продырявят кожу.
— Если бы мать была тебе дорога, ты бы продолжал поиски, пока она ненайдется. Но тебе хочется одного: побыстрее завалиться в постель со своейшлюхой! — Он вскочил. — Зачем тянуть? Поворачивай домой прямо сейчас! Вы мнене нужны: я сам ее найду.
У меня уже давно распирало от гнева грудь, и сейчас я не смог сдержаться.Бросившись на Бреда, я придавил его к камню и зажал предплечьем горло.
— Молокосос! Еще раз позволишь себе так со мной разговаривать, я тебе шеюсверну!
Он перепугался, на глазах выступили слезы, но мне уже попала шлея под хвост,и я не мог угомониться. Келли попыталась меня оттащить, но я отшвырнул ее.
И тут я увидел себя со стороны: до того дошел, что ору на тринадцатилетнегомальчишку! Меня сразу покинул гнев, сменившийся жгучим стыдом. Я отпустилБреда и сделал шаг в сторону, дрожа от пережитой ярости.
— Прости, — сказал я, но он уже бросился прочь, в темноту, и, видимо, неуслышал моего извинения.
— Вернется, — сказала Келли. — Ничего с ним не случится.
Мне не требовались ничьи успокоения, и я отошел от нее. Но она догнала меня,прижалась сзади, обвила руками. Нежности мне тоже не требовались, и яотбросил ее руки.
— Что происходит? — спросила она.
— Ты о чем, черт возьми?
— О нас с тобой. Я понимаю, что при Бреде ты не можешь заниматься любовью,но дело не только в этом.
— Возможно, — ответил я. — Не знаю.
Я шагнул от костра в темноту. Твердая земля захрустела под каблуками.Темнота вливалась мне в глазницы, все вокруг набухло тоской, навевая самоечерное настроение и уверенность, что судьба окончательно от меняотвернулась.
— Знаешь, как придется поступить? — с горечью спросил я, не глядя на Келли.— Скакать и скакать — не два дня, а гораздо дольше. Ничего другого нам неостается. Скакать до тех пор, пока не превратимся в скелеты, болтающиеся вседлах.
Видимо, я ждал от нее возражений, слов надежды, но она смолчала.Оглянувшись, я увидел, что она сидит перед костром, уронив голову на колении сжав ее руками.
Я ожидал, что к утру воспряну духом, однако этого не случилось. Погодасоответствовала моему мрачному настроению: ветер грозил перейти в ураган,швыряясь в нас снегом и не позволяя разглядеть друг друга. Я мотался вседле, обвязав лицо шарфом и задрав воротник, но у меня все равно заиндевелиброви. В голове роились зловещие мысли — скорее, не мысли даже, а осознаниекакого-то нового наполнения души: прежнее улетучилось, сменившись новойпустотой, прочной и гнетущей, как скальный гранит в сумерках. Я не желал сэтим мириться, пытался доказать самому себе, что минутная горечь или вспышкагнева не могут привести к такому результату. Но потом мне начало казаться,что перемена произошла несколькими днями раньше и что вспышка гнева простоокончательно расшвыряла остатки моей прежней натуры. Я чувствовал себясовершенно оторванным от Келли и Бредли. Во мне не осталось никаких эмоций,я был холоден, как воздух, насыщенный снегом. Теперь я видел, насколько всеймоей жизни недоставало связности. Не жизнь, а бессмысленный набор звуков,череда невыразительных кадров. Поняв это, я как бы обрел новую свободу, чтоеще больше меня озадачило. Возможно, то же самое ощущали Плохие Люди, авозможно, такие чувства — шаг в их направлении. Эта догадка не порадовала ине испугала меня. В ней не было красочности, вкуса, а снова один лед. Когдарядом оказывались Келли или Бредли, я видел, что они настроены так жемрачно; когда наши взгляды встречались, не возникало никакого чувства — ниненависти, ни любви, ни даже просто тепла. Я вспоминал свои давешние слова оскачке без конца, понимая теперь, что они могут оказаться пророческими.
К середине дня ветер утих, снегопад ослабел. То, что я принимал раньше загорные вершины на горизонте, превратилось в тучи, зато гораздо ближепоявились настоящие обрывы, бурые и скалистые: они образовывали узкоеущелье, которое нам предстояло миновать. Здесь тоже не было признаков жизни,кроме редкой гусиной лапчатки, но при всей мертвенности пейзажа мнепочему-то начало казаться, что мы приближаемся к более отрадным местам. Небопросветлело и приобрело грязно-белый оттенок, но о положении солнца можнобыло лишь примерно догадываться по свечению в западной части небосклона. Янапрягся в ожидании чего-то. Один раз мне почудилось какое-то движение навершине горы. Решив, что это тигр, я вынул из чехла винтовку и усилилбдительность, но угроза вроде бы миновала.
Вечером мы встали на привал в маленькой расщелине на склоне горы. Ярасседлал лошадей, Бредли и Келли развели костер. До темноты оставалось ещеполчаса, разговаривать никому не хотелось, и я решил пройтись по ущелью.Пространство между известковыми стенами было таким узким, что я мог быупереться руками сразу в обе стены, высота ущелья составляла тридцать —сорок футов. Здесь рос колючий кустарник, под ногами шуршал толстый слойкамешков, как будто они осыпались от подземного толчка. Местами известняккак бы пузырился и приобретал темную окраску — такой породы мне еще недоводилось видеть. Разрыв камни, я выудил пару пауков и веточек, а потом,когда уже собирался поворачивать обратно, увидел полузасыпанный предмет,привлекший мое внимание своей гладкостью. Я расшвырял камни и поднялпредмет. Это был прямоугольник три дюйма длиной и два шириной, весом всегопару унций; пыльный верх предмета был темным и выпуклым. Я смахнул пыль ипонял, что моя находка имеет золотистую окраску. Я перевернул предмет.Внутренняя поверхность была обита тканью.