От мастерства историка зависит, сумеет ли он по этим немногочисленным уцелевшим уликам восстановить целостную картину далекой эпохи, добраться до главных ее тенденций. «Я потому историк, — говорил о себе Б. Г. Нибур, — что могу из единично сохранившегося построить целостную картину». Недаром у архивистов существуют пороговые предельные даты, глубже которых селекция источников вообще не допускается: все письменные источники, происходящие из предшествующего времени, а осталось их уже не так много, подлежат сбережению. После революции этой «запретной» датой был определен 1811 г., позже дата была передвинута к 1825 г., а ныне пределом считается 1861 г.
В-третьих, четко отделить источники безусловно полезные от безусловно бесполезных трудно еще и потому, что интересы историков и их требования к научной информации все время меняются. Историков XVIII в., например, мало занимали экономические проблемы, жизнь народных низов и сообщения такого разряда не имели статуса исторических источников. Теперь же эти вопросы составляют самую сердце-вину исторической проблематики. Зато такие вещи, как, скажем, дворянские родословные или различные тонкости геральдической науки, некогда заключавшие в себе огромную притягательность для историков, теперь отодвинулись на отдаленную периферию круга их интересов или даже совсем вышли из этого круга.
В-четвертых, сами критерии приложимости информации о прошлом, ее научной ценности весьма относительны. Все зависит от того, какую именно информацию историк хочет получить, обращаясь к тому или иному источнику. Потому один и тот же источник при разном подходе может быть по-разному оценен. Один историк отбросит его как ненужный хлам, другой заинтересуется и включит в работу. Уже упоминавшийся «Курьер Долименте», конечно, не обогатит историю содержащими в нем сообщениями. Но сам выпуск этого журнала можно рассматривать как примечательный факт, характеризующий претензии и возможности крупных капиталистов в Бразилии второй половины XX в., а также зависимость прессы от капитала.
Из всего сказанного можно сделать один важный и на первый взгляд парадоксальный вывод: историческая информация не содержится в источнике в чистом и готовом к употреблению виде, как молоко в кувшине. Однако она и не привносится в источник откуда-то извне. Она вырастает из сообщений источников о прошлом (потенциально, но только потенциально эти сообщения могут считаться исторической информацией) по мере того, как они (эти сообщения) втягиваются в научный оборот, подвергаются анализу и другим необходимым операциям. Иначе говоря, информация не вытекает сама из источника, как из наклоненного кувшина. Ее нужно уметь извлечь оттуда, выжимая источник, как тюбик пасты или как бурдюк с вином (это образное сравнение принадлежит Л. С. Клейну). Количество же и качество извлеченной из источника информации зависит не только от количества сведений, вложенных в него его создателями, но и от того, кто и как эту информацию извлекает и потребляет.
Таким образом, если не все источники, информирующие о прошлом, суть исторические источники, то все они заслуживают тщательной проверки на пригодность в этом плане, любые из них еще могут в будущем оказаться таковыми, и все нуждаются в бережном отношении. Советские теоретики источниковедения подумывают сейчас о том, не включить ли в понятийный аппарат этой дисциплины особую категорию — «потенциальный исторический источник», или «предысточник». Не обладая некоторыми познавательными характеристиками источника, предысточник может равняться с ним своими потенциями и вправе претендовать на соответствующее к себе отношение.
Более полувека назад известный русский историк-источниковед А. С. Лаппо-Данилевский сделал парадоксальный вывод: «Пока историк не подверг данный исторический материал предварительному исследованию, он не может признать его историческим источником». По своим взглядам Лаппо-Данилевский был неокантианцем, последователем Риккерта. Тем не менее многие из высказанных им идей созвучны тем выводам, к которым приходят сейчас и весьма далекие от неокантианства историки-марксисты.