Приведенный пример демонстрирует один из самых распространенных приемов критики источников. Устанавливается разногласие между двумя или несколькими свидетельствами. Сравнение свидетельств с точки зрения их достоверности ведет к тому, что одно из них признается ложным.
Этого требует один из главных логических постулатов: закон противоречия категорически не допускает, чтобы какое-то событие могло произойти и в то же время не произойти. Но как сделать выбор между тем свидетельством, которое надлежит отвергнуть, и тем, которое должно быть принято? Это решает психологический анализ: мы взвешиваем возможные мотивы правдивости, лживости или заблуждения свидетелей и после делаем свои выводы. Конечно, далеко не во всех случаях эти выводы кажутся такими бесспорными, как в только что разобранном примере с «Мемуарами» Марбо.
Возьмем еще несколько примеров.
Нам попалась средневековая грамота, датированная, скажем, XII в. Уже внешний вид ее наводит на сильные подозрения: она написана на бумаге, тогда как все известные нам подлинные документы этого периода писались на пергаменте; форма букв в ней сильно отличается от той, которую мы видим в других документах того же времени; мы начинаем читать текст и обнаруживаем, что он изобилует словами и оборотами, чуждыми языку документов XII в. Из всего этого мы с полным основанием заключаем, что грамота поддельная. Как и в предыдущем случае, приговор будет вынесен на основании противоречия в источниках, но исходя из соображений уже иного рода. В данном случае наша аргументация будет строиться на том, что в пределах жизни одного поколения, в рамках одного и того же общества обычно существует такое единообразие обычаев и языка, что ни один индивид не может слишком далеко отойти от общепринятой практики. Мы считаем почти бесспорным, что все французские писцы, жившие в XII в., во времена Людовика VII, выписывали буквы одним и тем же способом, употребляли одни и те же слова и стилистические обороты, использовали для письма одни и те же материалы. Наша уверенность основывается в данном случае на тысячелетнем опыте человечества, который свидетельствует о высокой степени единообразия культуры в пределах каждой отдельной исторической эпохи и каждого географического региона, хотя встречаются и исключения из этого правила, о которых надо говорить особо.
Нехорошо, когда свидетельства источников противоречат друг другу, но, пожалуй, еще хуже, когда они буквально повторяют друг друга. Если два свидетеля рассказывают об одном и том же событии одними и теми же словами, уснащая свой рассказ совершенно одинаковыми подробностями, мы без колебаний делаем вывод, что один из этих свидетелей на самом деле является лжесвидетелем, что он просто списал у другого, или возможен и такой вариант: оба они списали у какого-то третьего.
Бывает и так, что два историка рассказывают о разных событиях, например о двух сражениях, происходивших в разных местах и в разное время, но опять-таки одними и теми же словами и в той же последовательности основных эпизодов. Совершенно ясно, что и здесь мы имеем дело со случаем откровенного плагиата, возможно даже массового, если предположить, что оба историка использовали какой-то общий, выработанный задолго до них шаблон изображения батальных сцен. Такими вещами особенно грешили греческие и римские историки риторической школы, писавшие историю в тиши своих кабинетов, не имевшие никакого практического опыта в военном деле.
Как правило, плагиаторы выдают себя своими промахами. В случае если они не поняли текста, послужившего им образцом, сама их бессмыслица изобличает мошенничество. Примером такого плагиатора в античной историографии может служить Диодор Сицилийский, обычно подряд переписывавший сочинения своих предшественников, но иногда позволявший себе делать пропуски. И вот, забывшись, он несколько раз автоматически выписывает из какого-то своего источника фразу: «Как мы уже и раньше говорили», хотя проверка показывает, что на самом деле он об этих фактах ничего раньше не говорил. Подобные же нехитрые промахи допускают обычно студенты, тайно переписывающие на экзамене страницы учебника. Так как работа эта требует большой спешки и осторожности, незнакомые имена и специальные термины безжалостно перевираются, что тут же и выдает переписчика.