Тем не менее историческая рефлексия великого поэта никогда не заходит настолько далеко, чтобы читатель мог почувствовать тот реальный разрыв, который отделял эпоху Троянской войны от времени жизни самого Гомера, т. е. от VIII в. до н. э. Нарочитая архаизация постоянно уравновешивается и даже перевешивается в поэмах тенденцией противоположного характера, выражающейся в бессознательном осовременивании прошлого или в том, что можно было бы назвать «наивной модернизацией». В общем и целом мышление Гомера антиисторично. В его сознании прошлое никогда не бывает слишком резко отделено от настоящего. Вместе взятые они образуют некий временной континуум (непрерывно тянущуюся линию), в котором весь мир пребывает в более или менее статичном состоянии. Меняются только человеческие поколения. Герои младшего поколения отличаются от своих отцов и дедов. Современники самого поэта не идут ни в какое сравнение с людьми прежних времен. Но различия эти скорее количественного, чем качественного порядка. Иначе говоря, история сознается Гомером только как процесс постепенного ухудшения и вырождения человеческой породы, но не как смена культур, смена типов человеческого общества. И то и другое пребывает все время в почти неизменном состоянии. Поэтому Гомер осторожно устраняет из своего рассказа те факты, которые почему-либо не вписываются в созданную им картину неизменного мира, т. е. находятся за рамками повседневного опыта его аудитории, или же дает им новое освещение, приближенное к понятиям этой аудитории. Именно поэтому мы не находим на карте гомеровского мифа давно исчезнувшее Хеттское царство, хотя в микенских сказаниях о походах ахейских царей в Малую Азию оно должно было занимать весьма видное место. Зато Египет, который и в IX–VIII вв. продолжал оставаться для греков неотъемлемой частью окружающей их ойкумены, фигурирует в поэмах и используется как место действия для нескольких любопытных эпизодов «Одиссеи». Вероятно, по этой же причине в эпосе не встречаются развернутые описания сражений на колесницах (герой обычно только подъезжает на колеснице к месту боя, сражается же, сойдя на землю), хотя в микенской поэзии сцены колесничных схваток были, по-видимому, одним из широко распространенных общих мест.
Несмотря на лежащую на обеих поэмах печать архаизма (в значительной мере, как я уже сказал, искусственного), изображенное в них ахейское общество представляет собой не что иное, как спроецированную в «Героический век» модель современного поэту ионийского полиса, например какой-нибудь Смирны или Хиоса. От реальной микенской цивилизации, о которой Гомер, по-видимому, почти ничего определенно не знал, это общество отделяет огромная дистанция.
По существу, прошлое для Гомера — это то же самое настоящее, но улучшенное, облагороженное и как бы приподнятое над житейской прозой современности. Серьезных качественных различий между тем и другим он не замечает или не хочет замечать. В этом смысле историческое мышление Гомера находится примерно на том же уровне, на котором стояли, например, создатели таких шедевров средневекового европейского эпоса, как «Песнь о Роланде», «Нибелунги», «Песнь о моем Сиде» и прочее. Во всех этих случаях к событиям далекого прошлого «привязывается» сильно обобщенная и идеализированная, но все же угадываемая в своих основных очертаниях картина современной поэту исторической действительности.
Я не случайно так подробно останавливаюсь на вопросе об отношении Гомера к истории. Концепция «героического века», лежащая в основе исторических представлений создателя «Илиады» и «Одиссеи», так называемые поэмы «Цикла» (Νόστοι) и другие, не дошедшие до нас памятники раннегреческого эпоса, оказали сильное влияние на всю последующую греческую литературу, в том числе и на историографию. Высвободиться от этого влияния в полной мере не удалось даже крупнейшим историкам позднейшего времени.
Насквозь мифологичным (отнюдь не историчным) остается и мышление другого крупнейшего эпического поэта архаической эпохи Гесиода (ил. 7). Знаменитый миф о пяти веках, или пяти человеческих поколениях, которым открывается его поэма «Труды и дни», воспринимается некоторыми как свидетельство пробуждения исторического чувства в современниках того великого общественного движения (я имею в виду Великую колонизацию), которому суждено было преобразить весь греческий мир. Некоторые ученые даже усматривают в этой красивой легенде уже вполне сложившуюся теорию исторического регресса (в гесиодовской «Теогонии», напротив, находят осознание поступательного движения истории от первобытного хаоса к вселенской гармонии и порядку, установленному олимпийскими богами). В действительности историческое чувство Гесиода, как и историческое чувство Гомера, еще не вышло из эмбрионального состояния. И тот и другой мыслят по преимуществу мифологическими, не историческими категориями. В мифе о пяти поколениях отсутствует то главное, что отличает историческое мышление от мифологического, отсутствует идея развития в лучшую или, наоборот, в худшую сторону. Поколения (gène), о которых говорит Гесиод, не переходят одно в другое. Они просто погибают с тем, чтобы уступить свое место людям следующего поколения. Весь этот процесс регулируется богами и напоминает цепь геологических катаклизмов, о которых писал в гораздо более поздние времена Кювье. Высказывалось предположение, что само представление о четырех веках, соответствующих четырем основным металлам, было заимствовано греками где-то на Востоке. Если даже это действительно так, то, став достоянием греческой поэзии, миф должен был подвергнуться сильной эллинизации. На это указывает, в частности, появление после третьего поколения бронзовых людей четвертого поколения героев (принцип последовательности смены металлов здесь явно нарушен). Операция эта, однако, прошла совершенно безболезненно. Гесиоду не пришлось ломать голову над какими-либо хронологическими проблемами, поскольку герои так же, как и все остальные предшествующие им поколения, отодвинуты так далеко в глубь веков (а фактически поставлены даже вне какой бы то ни было временной шкалы), что точные даты здесь были бы совершенно излишними (см. Труды, 156 сл.). Здесь упоминаются некоторые общеизвестные события героической эпохи: поход Семерых против Фив, Троянская война, но когда именно они происходили, как задолго до времени самого поэта — этот вопрос его нисколько не занимает. Хотя мы и называем предание о пяти веках «мифом», мифом в точном значении слова оно все же не может считаться: для этого оно слишком абстрактно и слишком нравоучительно.