Своеобразие исторического факта, его отличие, например, от тех фактов, с которыми имеют дело естественнонаучные дисциплины, заключается в единстве абстрактного и конкретного. Исторический факт — это абстракция, в которой не утрачено, однако, конкретное содержание события, отраженного в этом факте, его неповторимый индивидуальный характер. Можно поэтому определить исторический факт как научно-познавательный образ, соединяющий некие общие нормативные признаки, характерные для целого ряда однопорядковых явлений, с представлением о конкретном чувственном объекте.
Отсюда, из этой двойственности исторического факта как раз и проистекают все те злоключения этой категории в историко-философской литературе новейшего времени, о которых мы уже говорили. Злоключения эти были порождены тем, что в одних случаях (в работах историков-позитивистов) абсолютизировался заключенный в каждом историческом факте элемент научной абстракции (считалось, что, если составить полную цепь фактов, тогда сам собой станет понятен соединяющий их всех исторический закон), в других же случаях (в работах ученых релятивистского толка) выпячивалась противоположная сторона факта — его индивидуальность и неповторимость (в этом случае из истории изгонялась любая закономерность и открывался безграничный простор для субъективистского истолкования событий).
Между реальным событием прошлого и фактом, о котором пишет историк, всегда лежит долгий и сложный путь. Весьма схематично можно выделить следующие этапы этого пути. 1). Событие совершилось и нашло определенное отражение в сознании современников, т. е. всех тех, кто его видел или что-нибудь слышал о нем. С самого начала возникающие таким образом представления о том, что произошло, будут сильно между собой различаться. Возникнет множество версий одного события. Это хорошо понимали уже древние историки, например Фукидид. 2). Информация о событии попадает в источник. При этом событие неизбежно выделяется из цепи других связанных с ним происшествий, подвергается определенному истолкованию и ставится в связь с другими фактами, возможно, не имевшими к нему прямого отношения. Совершенно ясно, что полученное таким образом сообщение не способно отразить событие во всей его полноте, не адекватно ему, а нередко и прямо его искажает. 3). Рано или поздно источник попадает в руки историков, которые также могут исказить или неправильно оценить событие, и таким образом на уже имеющиеся неточности и неправильности наслаиваются все новые и новые ошибки. Но даже если представить ситуацию, так сказать, идеальную: историк ничего не исказил и ничего не примыслил в дошедшем до него сообщении источника — все равно он судит о событии так, как позволяет ему достигнутый в его время уровень научного исследования, его классовая позиция (всегда неизбежно ограниченная), наконец, чисто индивидуальные свойства его личности (склад ума и т. п.). Историки следующего поколения могут заметить в сообщении источника то, чего не заметили их предшественники, поскольку методика научного исследования все время совершенствуется, меняется сам подход к фактам, перспектива, в которой они оцениваются. Источник начинает «говорить» по-новому, когда сам историк подходит к нему с новыми вопросами и новой нетрадиционной методикой. Тогда в нем открываются новые факты или же факты уже известные освещаются с новой стороны. Можно поэтому сказать, что каждый исторический факт по сути своей неисчерпаем как из-за того, что существует множество подходов к нему, так и из-за непрерывно меняющейся перспективы, в которой рассматривается прошлое.
Уже упоминавшийся сегодня американский историк Беккер показывал это на примере такого хрестоматийного события, как переход Цезаря через Рубикон. Один этот кажущийся простым и элементарным исторический факт при ближайшем рассмотрении распадается на множество составных частей, каждая из которых тоже может претендовать на то, чтобы считаться особым историческим фактом. Получается, таким образом, что каждое событие заключает в себе, по выражению Беккера, «тысячу и один» факт. Само собой разумеется, что описать и составить ясное представление обо всем этом множестве взаимосвязанных фактов невозможно. Для большей наглядности Беккер ссылается на Дж. Джойса, который в своем знаменитом романе «Улисс» потратил более чем 700 страниц на описание одного, в сущности, незначительного события.