Неудивительно, что эта афганская война была проиграна. Слоны застревали на горных тропах. Да и кто же идет в горы на слонах? Содержание этой армии требовало постоянных денежных вливаний. Падишах — вливал. Но требовалось менять структуру войска, об этом не позаботился. Армия Шах-Джахана могла успешно справляться с задачами только внутри Индии, за ее пределами эта видимость мощи оборачивалась злом. Так что при падишахе империя Великих Моголов стала, по сути, индийской империей, ничего кроме Индии она удержать не могла. Падишах в целом и ориентировался на земли Индии, недаром он приближал к себе раджпутов, пытался находить понимание в среде местной индийской знати.
Говорят, что он думал удачно слить в единую религию ислам и индуизм, но тут стоит внимательнее присмотреться не к словам, а к делам: при Джахане было разрушено несколько крупных индийских храмов. Вряд ли для слияния ислама с местной религией требовалось громить местные храмы. Шах-Джахан, прежде всего, был мусульманином, остальное — более для отвода глаз. Точнее, тенденции к сближению между верами исходили не от достаточно жесткого и прагматичного падишаха, а от его любимою сына Дара Шу-коха. Тот был настоящим мистиком, ему нравилась религия индусов, он поклонялся индийским святым, сам писал суфийские трактаты, вот он-то мечтал о соединении ислама и индуизма в общую веру, дабы общество более не разделялось по религиозному признаку. Отец не мешал ему жить в иллюзорном мире, он знал, что наступит час, когда Дара Шукох займет его место. В то же время после смерти любимой жены сын — единственное, что у него от нее осталось. Память. В этом плане Джахан был сентиментален. Но сам он не видел, наверно, в индийской вере ничего хорошего. Свои мавзолеи и мечети он строил по проверенному исламскому образцу — огромными, просторными, богато изукрашенными. По легенде, после завершения строительства Тадж-Махала этот гуманист приказал отрубить руки создавшему мавзолей архитектору — дабы тот более ничего не мог построить. Простым строителям он к их радости ничего не отрубил и даже не убил, но на падишахских стройках века люди и так умирали от плохих условий и голода.
Сочетание невероятной роскоши и столь же невероятной нищеты — вот знаковая отметина этого правления.
Но бедой Шах-Джахана стали даже не внутренние сложности империи, не ее продырявленная экономика, а дети, сыновья. Они активно стремились занять место отца. В сентябре 1656 года падишах внезапно и тяжело заболел. Дети засуетились.
«Дара, старший из сыновей, — пишут историки, — занимал положение, почти равное положению правителя, поскольку отец избрал его своим наследником. Шах Джахан очень любил его, и, видимо, поэтому Дара совсем не приобрел опыта в делах войны и управления. Шуджа, второй сын Шах Джахана, ленивый по природе, мог иногда проявить большую энергию, но не был способен на длительные усилия. Третий сын, Аурангзеб, был наиболее приспособленным из братьев в этой их борьбе за существование. Хладнокровный, расчетливый, опытный, умеющий вести интриги, он считался среди придворных наиболее сильным из сыновей Шах Джахана и наиболее вероятным победителем в борьбе. Пылкий, ищущий удовольствий, неумный Мурад, самый младший из братьев. Безрассудная храбрость Мурада оказалась бессильной перед хитросплетениями Аурангзеба».
Эта борьба между детьми не прекратилась и тогда, когда «умирающий» так же внезапно оправился от болезни. В это самое время в Бенгалию, где находился тогда Шуджа, было отправлено ложное сообщение о смерти отца. Наверно, не стоит даже задумываться, кто был инициатором — несомненно, Аурангзеб, использовавший уловку, чтобы «выманить» своего алчущего власти братца. Шуджа на уловку попался: он тут же короновался и принял титул падишаха. С войсками он двинулся на Агру. Но радость была преждевременной: навстречу ему пошло войско Дара Шукоха. Старший сын разбил братца, однако тут против него, наследника, пошли двое других — наместник Гуджарата Мурад и наместник Декана Аурангзеб. Из всех четверых только он был хорошим полководцем и не менее талантливым интриганом.