Во Франции в том же 1981 году вышел фундаментальный труд Ле Гоффа «Рождение чистилища», в котором он рассматривает перекройку карты потустороннего мира, переход от биполярной его структуры — ад и рай — к трехчленной — ад, чистилище и рай.
Главная заслуга Jle Гоффа в книге «Рождение чистилища» и ее оригинальность видятся мне в том, что рассмотрение столь, казалось бы, специального вопроса средневековой теологии перенесено им в контекст изменений в сознании средневековых людей, прежде всего, горожан; контекст, включающий и духовные установки, и верования, и сдвиги в социально — экономической сфере, в гораздо более широкий план истории средневекового мировиденья. Я еще вернусь к этой книге Ле Гоффа и к моим несогласиям с некоторыми ее положениями.
И наконец, ваш покорный слуга в том же 1981 году опубликовал свою книгу «Проблемы средневековой народной культуры». Здесь я уже не рассматривал, как в «Категориях средневековой культуры», самые общие параметры мировосприятия — природа, пространство, время, труд, право, богатство, бедность, личность, а обратился к более специфическим проблемам, которые, несомненно, занимали умы средневековых людей. К ним относятся культ святых и интерпретация святого именно в народной традиции, отличавшиеся на протяжении всего Средневековья от того, что наблюдается в канонизационных процессах, проводимых папской курией.
Затем я рассматривал видения потустороннего мира. Поскольку меня продолжала занимать проблема времени в Средние века, в центре внимания оказались представления о протекании времени на том свете, несколько противоречивые, даже парадоксальные. По определению, в загробном мире времени нет, а есть вечность; но вчитывание в visiones показало мне нечто иное. В противоположность теологическому пониманию вечности как не имеющей протяженности, в культуре, отразившейся в visiones да и в других памятниках, обнаруживается представление о том, что и в мире ином время протекает. Там можно встретить часовни, в которых колокол отбивает время, узнать, что Иуда Искариот по понедельникам, средам и пятницам подвергается мукам в нижнем аду, а по вторникам, четвергам и субботам — в другой, верхней его части; по воскресеньям же, вследствие неизъяснимой милости Господа, он имеет, так сказать, тайм — аут, отдохновение; значит, там есть дни недели. Представление о земном течении времени переносится визионерами — в той или иной мере, далеко не всегда и очень непоследовательно — в потусторонний мир.
Уже одно это заставило меня заинтересоваться visiones, а там посыпался ряд других проблем, в частности проблема рождения категории чистилища. Когда я открыл книгу Ле Гоффа (отнюдь не сразу по выходе, поскольку путь книг из Парижа в Москву, как вы сами понимаете, не всегда был близок), оказалось, что в наших наблюдениях много сходного. Это меня очень порадовало, как всегда радует, когда какие‑то мысли, к которым я прихожу на основе своего анализа, обнаруживаются также в работах коллег. Неважно, кто сказал «э» — Бобчинский или Добчинский. И не симптоматично ли, что в Германии, Франции и России по меньшей мере три медиевиста одновременно занимались одним и тем же? Значит, это было некое веление времени, породившее необходимость поднять новые пласты источников и их рассмотреть.
Анализ сходных источников историками, придерживающимися одного и того же методологического направления, сплошь и рядом приводит их к выводам если не совпадающим, то во всяком случае сближающимся, перекликающимся между собой и вместе с тем дающим основания для полемики. Никогда, ни на какой стадии моего научного и духовного развития у меня не было притязаний на то, чтобы сказать нечто не сказанное другими. Если к моим выводам, которые я не рассчитываю запатентовать как свою персональную собственность, так или иначе, полностью или частично, приходят мои коллеги, это подтверждает, что я не вполне безумен, а нахожусь на тропе, по которой можно или даже должно идти.
К тому же в гуманитарном знании вполне идентичных выводов никогда не бывает. Я вспоминаю один свой давний разговор с С. С. Аверинцевым. Мы с ним не так часто разговариваем, но кое- какие из наших бесед мне запомнились в силу оригинальности его высказываний. Однажды Сергей Сергеевич излагал мне свою концепцию относительно существования сверхдлительных преемственностей в европейской культуре, европейской литературе — от классической греко — римской Античности вплоть до XVIII века. Я слушаю, а потом говорю: «С. С., но насколько я припоминаю, эту точку зрения развивал Эрнст Роберт Курциус в своей знаменитой книге о европейской литературе и латинском Средневековье». Он отвечает: «Да, но ведь я это сказал в другое время, и я сказал это по — своему». И я подумал: ведь это глубоко верно. Когда одни и те же факты и наблюдения проходят через головы разных ученых, они всякий раз преломляются по — новому в зависимости от индивидуальности этого ученого, предполагающей и включенность его в какой‑то круг проблем, и принадлежность к определенному культурному социуму.